В гостях у турок. Под южными небесами - стр. 94
– А в котором часу будет происходить эта церемония? – спросил Николай Иванович.
– Часу во втором дня. Но туда надо все-таки приехать не позже одиннадцати часов, потому как только войска расставятся шпалерами…
– Так как же нам?.. Ведь уж теперь…
– О, успеем! Теперь еще нет и девяти часов. Скажите только Адольфу Нюренбергу, чтобы был добыт билет, не пожалейте двадцатифранкового золотого – и вы будете видеть церемонию так же хорошо, как вы теперь меня видите. Но позвольте отрекомендоваться… Адольф Нюренберг – это я, – проговорил с козел проводник. – По-русски я зовусь Афанасий Иванович, а по-немецки – Адольф Нюренберг. Так вот, только прикажите Адольфу Нюренбергу – и билет будет. Наполеондор будет стоить экипаж, ну и еще кое-какие расходы пиастров на пятьдесят-шестьдесят при получении билета. Нужно дать бакшиш кавасам, швейцару… Сейчас я вас привезу в гостиницу, вы умоетесь, переоденетесь, возьмете маленького завтрак, а я поеду добывать билет. Вот на извозчика тоже мне надо. Нужно торопиться. Пешком не успею. Весь расход для вас будет в два полуимпериала. Адольф Нюренберг – честный человек и лишнего с вас ничего не возьмет. Мое правило есть такого: беречь каждого пиастр моих клиентов. Желаете видеть церемонию саламлика? Парад помпезный!
– Да поедем, Глафира Семеновна… – сказал Николай Иванович жене.
– Поедем, поедем. Пожалуйста, выхлопочите билет, Афанасий Иванович, – кивнула Глафира Семеновна проводнику.
Но вот миновали узкие улицы Стамбула, выехали на набережную Золотого Рога, и показался плашкоутный мост через залив. Открылся великолепный вид на Галату и Перу – европейские части города. Террасами стояли дома всевозможных архитектур, перемешанные с зеленью кипарисов, на голубом небе вырисовывались узкие минареты мечетей, высилась старинная круглая башня Галаты. Вправо, на самом берегу Босфора, как бы из белых кружев сотканный, смотрелся в воду красавец султанский дворец Долмабахче. Проводник Адольф Нюренберг, как ни трудно было ему сидеть на козлах между кучером и сундуком, то и дело оборачивался к супругам Ивановым и, указывая на красующиеся на противоположном берегу здания, называл их.
– А вот это, что от Долмабахче по берегу ближе к заливу стоят: мечеть Валиде, Сали Базар, где рыбаки рыбу продают, мечеть Махмуда, мечеть Килыч Али-паша, агентства пароходных обществ, карантин и таможня, – говорил он.
– Как? Мы еще должны попасть в карантин и в таможню? – испуганно спросила Глафира Семеновна.
– Нет-нет, что вы, мадам! Успокойтесь. Карантин только во время холеры для приезжающих с моря. Вещи ваши также осмотрены, и никакой таможни для вас больше не будет. О, на турецкого таможню только слава! А если знать, как в ней обойтись, то снисходительнее турецкого таможни нет в целом мире, и господа корреспонденты напрасно бранят ее в газетах, когда пишут своего путешествия.
– Да-да… Это можем и мы подтвердить, – подхватил Николай Иванович. – На железной дороге, при переезде границы, нас не заставили даже открыть наших саквояжей, тогда как в славянской Сербии рылись у нас даже в корзинке с закусками и нюхали куски ветчины, нарезанные ломтями. И это у братьев-славян-то! Молодцы турки.
Въехали на мост с деревянной настилкой. Доски настилки прыгали под колесами экипажа, как фортепианные клавиши. Экипаж трясся, и Адольф Нюренберг ухватился одной рукой за сундук, другой за кучера, чтобы не упасть.