В гостях у турок. Под южными небесами - стр. 31
– Наиболий[41] ресторан, господине. Излазти.
Супруги вышли из экипажа и вошли в ресторан.
Ресторан представлял из себя большую комнату со стойкой, за которой стоял совсем белокурый человек с реденькой бородкой и представлял из себя резкий контраст с сидящими за столиками смуглыми и черноволосыми, как вороново крыло, мужчинами. На стойке стояли две запыленные искусственные пальмы в горшках, а среди них помещалась группа бутылок, лежали на тарелках оливки и копченая рыба, а также стоял пивной бочонок на подставках, окруженный пивными стаканами. Накурено было до невозможности. В стороне помещался французский бильярд без луз, и два человека, один коротенький, в гороховом пиджаке, а другой длинный, в сером пиджаке, играли на нем карамбольную партию. Мужчины за столиками больше пили пиво или сидели за маленькими чашками кофе, чем ели. За двумя столами играли в карты.
– Да это портерная какая-то, – сказала Глафира Семеновна и остановилась, не зная, идти ли дальше, но к супругам подскочил белокурый человек, выскочивший из-за стойки, и заговорил по-немецки:
– Битте, мадам, битте, мейн герр…[42]
– Дас ист ресторан? – спросила Глафира Семеновна.
– О, я, мадам, о, я… Битте…
– Ессен-то гут здесь?[43] – в свою очередь задал вопрос Николай Иванович, мешая русские и немецкие слова.
– Аллес вас нур инен гефелиг…[44]
И белокурый человек стал усаживать супругов за столик.
– Митаг[45]-то есть у вас? Хабензи? – сказал белокурому человеку Николай Иванович.
– Нет, нет. Не стану я есть митаг, – перебила его Глафира Семеновна и отдала приказ: – Бульон и бифштек…
– О, я, мадам, – поклонился блондин.
– Ну, а я съем чего-нибудь эдакого сербского, посербистее, – проговорил Николай Иванович. – Надо же сербскую кухню попробовать. Гебензи[46] карте.
Блондин придвинул ему карту и отошел к себе за стойку, приставив к супругам черномазого слугу в светлом запятнанном пиджаке и в зеленом коленкоровом переднике.
Николай Иванович стал рассматривать карточку, как вдруг над его ухом раздался возглас:
– Сретьян дан![47] Велику радость има видеть вас, господине и мадам.
Перед супругами стоял брюнет в очках, сосед их по вагону, и улыбался, скаля белые зубы.
Супруги приветствовали в свою очередь брюнета в очках. Он подсел к их столику и начал расспрашивать, довольны ли они Белградом, гостиницей, где остановились.
– Ничего, – отвечал Николай Иванович. – На наш Ярославль ваш Белград смахивает, только там все-таки оживленнее на улицах.
– На Ярославль? Гм, гм… – как бы обиделся брюнет и поправил золотые очки на глазах.
– Да-да, – подхватила Глафира Семеновна. – А вы нам сказали, что Белград – маленькая Вена. Вот уж на Вену-то нисколько не похож. Скажите, и отчего так мало публики на улицах? Чистой публики… В особенности дам, – спросила она брюнета.
– Мало публикум? О, это простой день. Данаске петок[48], а молим вас посмотреть, сколько публикум в праздник, в неджеля![49]
– Но дам, дам отчего на улицах совсем не видать – вот что нас удивляет, – сказал Николай Иванович.
– О, наши дамы… Как это по-русски? Наши дамы – добри хозяйки. Наши дамы с свои дети… – рассказывал брюнет, мешая русские и сербские слова и ломая последние умышленно, будто бы для удобопонятности.
То же делал и Николай Иванович.
– Однако, что же я обедать-то себе не закажу! – спохватился он. – Вот что, господин брат-славянин, – обратился он к брюнету в очках. – Молим вас, скажите, какое бы мне сербское кушанье себе заказать? Только такое, чтобы оно было самое сербское.