В горе и радости - стр. 3
Офицер догнал меня и снова остановил.
– Мэм! – На этот раз его голос звучал сурово. – Вам нельзя сейчас здесь находиться.
Неужели он не понимает, что я должна была быть здесь?
– Мне нужно найти мужа! – сказала я ему. – Он, возможно, ранен. Это его велосипед. Я должна его найти.
– Мэм, «Скорая» увезла вашего мужа в медицинский центр Седарс-Синай. Вам есть на чем туда доехать?
Я уставилась на него, не понимая, что он мне говорил.
– Где он? – спросила я. Мне нужно было, чтобы он повторил сказанное. Я не понимала.
– Мэм, вашего мужа везут в медицинский центр Седарс-Синай. Ему необходима срочная помощь. Хотите, чтобы я вас туда отвез?
Значит, Бена тут нет? Он в той «Скорой»?
– Он в порядке?
– Мэм, я не могу…
– Он в порядке?
Офицер посмотрел на меня, снял фуражку и приложил к груди. Я знала, что это значит. Я видела этот жест на пороге вдов в военных фильмах. И, словно кто-то нажал на кнопку внутри меня, я начала отчаянно рыдать.
– Мне нужно его увидеть! – выкрикнула я сквозь слезы. – Мне нужно его увидеть! Мне нужно быть с ним! – Я рухнула на колени посреди дороги, подо мной захрустели хлопья. – Он в порядке? Я должна быть с ним рядом. Только скажите мне, что он еще жив.
Офицер полиции посмотрел на меня виновато и с жалостью. Я никогда не видела, чтобы эти два чувства совмещались, но это было именно так.
– Мэм, мне жаль. Ваш муж…
Офицер не торопился. Его не гнал адреналин, как меня. Он знал, что торопиться некуда. Он знал, что мертвое тело моего мужа может подождать.
Я не дала ему закончить фразу. Я знала, что он собирался сказать, и я в это не верила. Я не хотела в это верить. Я закричала на него, забарабанила кулаками по его груди. Офицер был огромным мужчиной, не меньше шести футов четырех дюймов[1], и он нависал надо мной. Я чувствовала себя ребенком. Но это меня не остановило. Я продолжала молотить его. Мне хотелось дать ему пощечину. Мне хотелось его ударить. Я хотела, чтобы ему было так же больно, как и мне.
– Ваш муж умер на месте. Мне очень жаль.
И тут я упала на землю. Вокруг меня все закружилось. Я слышала биение своего сердца, но не могла сосредоточиться на том, что говорил офицер. Я никогда не думала, что такое случится. Я думала, что плохое случается только с гордецами. Плохое не случается с такими людьми, как я, с людьми, которые знают, как хрупка жизнь, с людьми, уважающими высшую власть. Но это случилось. Случилось со мной.
Мое тело успокоилось. Глаза высохли. Лицо застыло, взгляд опустился на мостовую и застыл там. Руки как будто онемели. Я не понимала, стою я или сижу.
– Что случилось с водителем? – спросила я офицера, спокойно и сдержанно.
– Прошу прощения?
– Что случилось с человеком, который вел грузовик?
– Он погиб, мэм.
– Хорошо, – сказала я. Я произнесла это как социопат. Полицейский только кивнул мне, возможно, давая понять, что сделает вид, будто не слышал моих слов. И я смогу делать вид, что не обрадовалась смерти другого человека. Но взять свои слова обратно я не хотела.
Полицейский схватил меня за руку, довел до машины и усадил на переднее сиденье. Он включил сирену, чтобы не стоять в пробках, и я увидела улицы Лос-Анджелеса как будто при ускоренной съемке. Никогда они не выглядели настолько уродливо.
Когда мы доехали до медицинского центра, офицер усадил меня в зале ожидания. Меня так трясло, что кресло дрожало вместе со мной.