В горах Тигровых - стр. 22
– Начинайте с богом косить! – тихо проговорил урядник.
– Чевой-то не хочется, ваше скабродие! Вон свои травы на корню сохнут, а ваши еще могут подождать, – в раздумье сказал Феодосий.
– Это, эт что? Бунт?
– Какой там бунт, просто надоело, господин хороший, задарма травы косить. Неделю тут провошкаемся, а у других можно заробить гривну серебром. Деньга, надо думать, немалая. Платите, тогда и почнем. Вы не по закону творите!
У мужиков глаза навыкат, мечется в них страх. Такое сказать уряднику! Царю и богу на этой земле!
– Ты что сказал, сермяжья твоя душа? Повтори!
– Могу и повторить, ваше скабродие, что за спаси Христос косить не будем!
– Шутит он. Чего уж там, покосим, – снял с плеча косу Ефим.
– Знамо, покосим, а его благородие снова даст нам слабинку, – поддержали Ефима мужики, но не дружно.
– Каждый год косим, уже привыкшие.
– А нонче не будем! – гаркнул Феодосий. – Хватит задурняк горб ломить. Сломан и без того. Пошли по домам, свои покосы ждут.
Большая половина мужиков встала на сторону Феодосия. Одни кричали:
– Покосим, чего уж там, ваше благородие!
– Не будем косить, а кто почнет, тому головы косами снесем!
Проснулся от крика Митяй, вскочил и закричал:
– Не будем! Пора и честь знать!
– Ну, ежли Митяй сказал, что не будем, тогда пошли, мужики! Все! Звиняйте, ваше скабродие!
– Ах так! Ну погодите, вы увидите у меня кузькину мать! – взъярился урядник, хлестнул плетью коня и ускакал в деревню.
– Ну, теперича держитесь, мужики, съест нас урядник.
– Пошли на свои покосы. От всех чертей не открестишься.
Слух, что осиновские мужики отказались работать на урядника, быстро расползся по деревням. Урядник, мужики звали его уважительно Фролыч, бросился в одну деревню, другую, но везде получал отказ. Не прямо в лоб, а с мужицкой хитринкой: «Оно бы и надо покосить, люди свои, да еще наши травы не тронуты. Ить тут такое дело-то, спина третьеводни разболелась и досе не отпускает. Да и денег на подать надо заробить. А намедни баба сказала, что рожать будет, не бросишь. Жду, кто будет – бычок аль телочка. Оно конечно, косить бы надо, перестоят травы, сено будет не так духовитое. Свои уже перестаивают. Может, чайку изопьете, ваше благородие? Не побрезгуйте. Божий у нас чай-то».
Это уже был молчаливый бунт. Урядник метался, кипел злобой, но ничего не мог поделать с мужиками. Пришлось нанимать работников со стороны. Грозил: «Ну, погоди, Силов. Не я буду, если не упеку тебя в Сибирь!..»
А солнце палило и палило иссушенную землю. В небе ни облачка. Жаром курились соломенные крыши, одна искра – и сгорит деревня. По улочкам бродили кудлатые собаки, похожие на осиновских мужиков: взлохмаченностью, независимостью, валкой походкой, собачьим достоинством, а уж злобой – это точно. А терпеливы были те собаки, дальше некуда: бей в три палки – не заскулит, только будет стараться броситься обидчику на грудь, чтобы хрип перехватить. Собак осиновских, как и мужиков, не тронь – все за одного и один за всех.
Не помнят экзекуторы, чтобы под розгами хоть один осиновец застонал и пощады запросил, только покряхтывает, бывало, будто в печи парится. Недаром говорили мужики соседних деревень, мол, один осиновец трех сосновцев стоит…
Но все же собакам жилось лучше и легче, чем мужикам: хоть они и голоднющие бродили по деревне, могли целый день валяться в пыли, ловить блох, в речке искупаться, когда от жары невмоготу. Мужик же и этого лишен. И не понять было, для чего держат мужики этих собак. На охоту они уже давно не ходят, сторожить нечего. Может быть, лишний раз облают урядника, помещика – и то радость. Самим-то мужикам «лаять» опасно, а собакам можно, на то они и собаки…