В этих гнилых стенах - стр. 3
Ляля, самая молодая из воспитательниц, была одной из самых добрых и ласковых. Возможно, потому что всего несколько лет назад она сама выпустилась из этого детдома. И после недолгих попыток отыскать хоть кого‐то из своих родственников вернулась назад. Каштановые густые волосы прямыми прядями ложились на ее плечи, длинный нос приподнимал свои крылья, когда она улыбалась, а густые ресницы красиво взлетали каждый раз, когда она широко открывала карие глаза. Я подолгу смотрел на нее по утрам, пока она, наконец, не подходила ко мне. К самому последнему.
– Дюк, – Ляля, улыбаясь, приподнимала бровь, – так и проваляешься весь день?
– А ты приготовила сегодня какую‐нибудь интересную игру? – улыбался в ответ я и поворачивался на бок, по шею укутавшись одеялом.
– Ишь, какой хитрый! – с наигранным возмущением восклицала она и, стянув с меня одеяло, начинала щекотать. От прикосновения ее холодных рук я всегда покрывался мурашками, и это мне очень нравилось.
– Итак, рыцари… – усадив всех нас в ряд, Ляля читала нам приключения из старой книжки про Средневековье. Слушать ее можно было вечно, да и вообще – прекрасным этот детский дом был именно из-за нее. Иногда в такие моменты я задумывался: что же я буду делать, если вдруг она больше не придет? Мысли о возможных причинах, включая ее смерть, снежным комом накатывались на меня одна за другой… И резко прерывались.
Перед глазами всплывала казнь отца и матери. Я видел, как на землю, оставляя кровавый след на площади пятого сектора, упала голова мамы. Выражение ее лица я не смог разглядеть. И помню, как чья‐то рука со словами: «Зачем тебе это?» резко оттянула меня от окна, не давая увидеть смерть отца. Воспоминания эти всегда заставали меня врасплох. Помню, как не мог пошевелиться, как бешено билось сердце и ком в горле не давал позвать никого на помощь.
– Ах ты, дрянная девчонка!
– Не трогайте ее, – отвлеклась от чтения Ляля.
Ее детский голос и меня вот так спасал не раз. Но помогла бы она, если бы я лично обратился к ней за помощью? Научила бы меня бороться с моими кошмарами? Когда я посреди ночи просыпался в слезах и не мог дышать от ужаса всего пережитого? Конечно, она бы помогла…
– Отдай игрушку и иди слушай! – орала на девочку полная женщина средних лет.
– Аврора, она не понимает наш язык. Оставь ее! – В голосе Ляли слышались нотки раздражения.
– По-армянски скажи, вдруг поймет, – грубо ухмыльнулась Аврора, вытирая руки о фартук. Видимо, она только что закончила мыть посуду.
– Je suis… – начала девочка, сцепив в замок ладони и придавив ими куклу на коленях. Кудрявые каштановые локоны, собранные в высокий хвост до плеч, большие черные глаза, длинные прямые ресницы и вздернутый мышиный носик – это была красивая живая кукла с печальным взглядом. Никто не знал ее истории, а она не понимала и не знала никаких других языков, кроме родного. Что это за язык, я узнал гораздо позже.
– Не поймет, – фыркнула Ляля и, подойдя к девочке, протянула руку, уводя от Авроры. Затем, усадив ее к себе на колени, продолжила чтение.
– Игрушку! – напомнила Аврора.
– Пусть оставит. У нас же не тюрьма, – недовольно вздохнула Ляля, заметно раздраженная бессмысленными пререканиями и замечаниями.
– Ох, разбалуешь ты их. Выйдешь замуж, а нам потом что с ними делать? – буркнула Аврора, уперев пухлые руки в бока. Она улыбалась, но брови ее на морщинистом лбу были недовольно нахмурены.