В джунглях Москвы. Роман - стр. 28
«Ничего, привыкну!» – подбадривал себя Ванек. Душ освежил его, вывел из сонного состояния. Когда Егоркин выходил из цеха, солнце ласково светило в лицо. Приятно было шагать, приятно думать, что завалится сейчас в постель, и будет спать, спать, спать. Ветерок поглаживал щеки. Егоркин расстегнул куртку… Вспомнилось, как в раннем детстве выскакивал он по утрам на улицу, устраивался на завалинке, жмуря сонные глаза под яркими лучами солнца, и нежился, пока мать не звала завтракать. Наседка, квохча, разгребала лапками навоз неподалеку от него. Вокруг наседки попискивали, суетились желтые цыплята. Были они такие маленькие и пушистые, что хотелось их потрогать, подержать в руках. Но как только он пытался это сделать, они ныряли в крапиву возле плетня, а наседка сердилась, угрожающе поднимала крылья, готовясь напасть на него. И Ванек отступал…
Еще через неделю Егоркин наловчился ставить «тарелки», ставил за смену по сорок штук, а то и больше. Иногда он пытался соревноваться с Маркиным и отставал от него лишь на какое-то мгновение. Болты теперь слушались, только «тарелка» иногда капризничала, но, чувствуя упорство Егоркина, сдавалась. Викентьев как-то подошел к нему, поинтересовался, как идут у него дела. Ванек хотел пожаловаться, что над его столом крыша прохудилась, каплет прямо на голову. Но дождя в тот момент не было, и он промолчал. А дней через пять пошел мокрый снег, первый снег в этом году. На крыше он быстро таял, и сверху одна за другой шлепались крупные капли. Они падали на край железного стола, разбивались на мелкие колючие брызги и отскакивали на Егоркина. Скоро рубашка его стала мокрой. Маркин заметил это и сказал:
– Сейчас мы сделаем!
Он вытер паклей воду со стола, положил ветошь на то место, куда падали капли, и позвал Володю:
– А ну-ка встань сюда!
– Зачем? – удивился Володя.
– Встань, встань! Сейчас поймешь.
Антон пододвинул парня к столу.
– Ну, наклонись, наклонись, не бойся! – уговаривал он Володю.
Огромная капля шмякнулась на затылок Володе. Он пригнул голову и отскочил от стола.
– Ну, как, можно здесь работать, а? – захохотал Маркин.
– А я тут при чем? – Володя вытер затылок ладонью. – Мастеру скажите!
– Как при чем? Ты же «Комсомольский прожектор», освещай!
– Будет сделано! – сразу переменил тон, засмеялся Володя.
Он относился к тем людям, которые сами никогда не проявляют инициативы, не лезут, куда их не просят, но если им дадут поручение, прикажут что-либо сделать, то выполняют они все старательно и основательно. Контролировать не надо.
– Текстик хороший нужен. Может, придумаете? – обратился Володя сразу к обоим сборщикам.
– У меня есть! Я сейчас перепишу, – сказал Егоркин.
Он побежал к столу контролера и попросил у Катерины листок и ручку.
– Письмо Лазаревой писать собрался? – спросила Катерина, улыбаясь.
– Да-да! Только давай скорей, а то не успею: другой опередит!
Он схватил ручку и тут же за столом начал писать.
– Ух ты, смотри, даже стихами! – восхищенно произнесла Катерина, заглядывая в листок.
– Ну-ну, не смотри. Потом увидишь!
– Ладно, пиши. Я ухожу. – Катерина поднялась.
Ванек писал:
Стихотворение заканчивалось словами: «Когда же крышу сделают, и щели все забьют?» Сочинил его Егоркин во время работы, когда в первый раз потекло с крыши, и работать стало невмоготу. Правда, дождь тогда прекратился быстро, а мокрый снег сыплется и сыплется.