В чужой игре - стр. 27
Щелкнули тихонько дверной защелкой – и дай бог ноги! С грузом – в лифт. И вниз без задержки.
Гена Коньков, стоявший в подъезде, подхватил Матроса себе на спину и потащил. Прочь от злополучного места! Можно было оставить Матроса на скамье или хотя бы под березой, но разве же бросишь товарища.
И Гена тащил, исходя потными струями. Через пятьсот шагов он обессилел и повалился на ближайшую скамью. Тащить предстояло в несколько раз больше.
Вовочка возвратился.
– Чё он?
– Как видишь. Не двигается…
– Тогда жди…
Проговорил и снова исчез.
Гена повесил голову. Легко сказать, жди, когда на руках такая недвижимость. Первый же экипаж заметет обоих – хотя бы за то, что один из них в невменяемом состоянии. Заставят на «рояле» сыграть – пальчики снимут. И считай, что кончена карьера молодого полузащитника. Отпрыгал возле подъездов.
Вовочка, как обещал, скоро явился. Да не один, а с носилками – легкими деревянными палками из корявой ошкуренной березы и тонкими поперечинами.
Вдвоем они ухватили Матроса за плечи и ноги и опустили на носилки. Ничего, что руки висят по бокам. Главное – чтобы голова не болталась.
Подняли и понесли ногами вперед, словно покойника. Потом до них дошло: что-то не так они делают. Развернули носилки и продолжили движение пустынными улицами.
Притащили домой к Вовочке. Нина от неожиданности принялась тихо выть.
– Глохни, – сказал ей сын и добавил: – Жертва Гиппократа…
– Не жертва я, а служанка. И то бывшая.
– Какая разница… Гуляй отсюда…
И бывший фармацевт – прапорщик в запасе по своей специальности – послушно удалилась к себе в комнату. Хорошо, что хоть не труп притащили в квартиру. Паразиты…
Вовочка тем временем выворотил у матери все карманы одежды, висевшей в прихожей, и не нашел ни рубля.
– Дай на бутылку! Завтра отдам. – Вовочкин голос не допускал возражений.
– Да что ты, Вова. Откуда у меня…
Мать решила ни за что не давать денег – сам пришел, этих за собой приволок… И еще на бутылку дай?
– Последний раз спрашиваю… – Глаза у Вовочки стекленели. – Парафинить надумала?
Он вошел к ней в комнату, поймал жесткими пальцами за тонкую шею. Мать вскрикнула от обиды и собственного бессилия. Ничего она не может поделать. Сейчас – разорвала бы гаденыша, а завтра опять будет жалеть. До самозабвения.
Рука у Нины скользнула за пазуху.
– Подавись ты… – Мятая пятисотка упала на пол. – Последняя, чтоб ты знал!
Лицо у матери дернулось, из глаз брызнули слезы.
– Подними и подай по-человечески, – куражился сын, не обращая внимания на уговоры товарища. Жеребец держал его за локоть.
– Ты еще тут! – толкнул его в плечо Вовочка и прошипел: – Не вмешивайся…
Подняв с пола деньги, он сунул себе в карман.
– Жди меня и я вернусь, – ощерился Садовский в улыбке и вышел из квартиры.
На кухонном диване лежал ко всему безучастный Матрос, рядом за дверью стояли носилки – Нина недавно притащила их с работы для дачи. Она никогда не думала, что на них принесут ей в квартиру сорокалетнего Матроса.
«Господи, что за жизнь, – рыдала, лежа на кровати, Нина. – Муж оказался дерьмом, и сын не лучше. Утопиться от такой жизни…»
Сынок буквально через десять секунд прискакал назад. Радехонек. Водки литр купил. Пить, так уж чтобы с копыт долой.
Вовочка полез в холодильник. Вытащил оттуда сковороду с жареной рыбой и поставил на плиту. Разогрел – и на стол. Ешьте, люди дорогие. А то ведь вы проголодались.