В бездне времен. Игра на опережение - стр. 36
Простить?! Нет, тогда убийц, забросавших бомбами царскую семью, повесили. Всех, двадцать девять человек, участвовавших в покушении, боевую группу эсеров во главе с Гершуни. Сорвавшаяся с цепи либеральная пресса, а тогда она вся была либеральной, называла его тираном и мракобесом… а император не реагировал. Чтобы не думать постоянно о погибших, он еще на больничной койке ушел в работу. В государственные дела, которые раньше казались слишком скучными. Они такими и оказались, но это отвлекало от воспоминаний. Встав с кровати, он почувствовал и другое. Ответственность за страну. За Россию, которой его предки правили уже триста лет. И с тех пор он искренне старался действовать на благо страны. Как умел действовать и как понимал это благо.
Император Всероссийский сознавал, что не обладает ни стальной настойчивостью Николая I, ни изворотливостью Александра I, ни тем более яростной энергией Петра. Тоже первого, Великого. И он, в общем, соглашался с высказыванием о себе одного из придворных, прочитанным в докладе дворцовой полиции: «неплохой гвардейский полковник». Да, все так. Но он старался! И больше не боялся крови. Как осенью 1913-го, как в шестнадцатом, когда, узнав, сколько воруют в воюющей стране промышленники и земцы, распорядился железной рукой очистить тыл от расхитителей, заодно издав указ и против «бомбистских партий». «Идейных борцов» тогда вешали без суда, с разбирательством в течение двух суток. Николая поразило только одно – наживающиеся на мировой войне либералы, как выяснилось, зачастую финансировали и террористов: эсеров, большевиков, анархистов. Но если левых казнили за одну причастность к нелегальной организации, то с прогнившей элитой так поступить он не решился. И это вылилось в целую серию заговоров, мятежей и бунтов после войны. В деревнях жгли помещичьи усадьбы и делили землю, в городах убивали выделяющихся из вышедшей на улицу толпы, громили заводы, магазины, лавки.
И пришлось лить кровь. Свою, русскую. Кровь тех, кто всего два года назад шел на пулеметы в жесточайших атаках «за царя и отечество». Вина за эти восстания лежала и на фрондирующих представителях высших кругов, которых Николай не тронул во время войны. На либералах, требующих миловать убийц, на разбухших от полученных за взятку военных заказов фабрикантах, слышать не желающих о тратах на улучшение жизни рабочих, на помещиках, цинично экспортирующих хлеб, в то время как крестьяне голодали губерниями… но в первую очередь, он знал – на нем. На нем, не отважившемся в 1916 году казнить пару десятков «людей из общества».
В этот раз он не церемонился. Заговорщиков вешали наравне с бунтующими крестьянами и стреляющими в полицейских красногвардейцами из рабочих дружин. А их деньги, заводы, дома забирали в казну. Как когда-то при Иване Грозном, в кровавое время опричнины. У царя имелся весомый повод драться насмерть, второму сыну, Александру, в двадцать первом исполнилось пять лет.
На изъятые капиталы строились казенные заводы, железные дороги, первые электростанции. Не столько для дохода, сколько чтобы занять рабочие руки мастерком вместо баррикадного булыжника. Конфискованные поместья, сданные по дешевке в аренду крестьянам, сбили на время накал страстей в деревне. При этом у царя появилось дополнительное преимущество. После «малой гражданской войны», как иногда называли события начала двадцатых годов, хищения с императорских предприятий считались делом крайне опасным, а потому редким, прозвище «Николай Кровавый» царь носил теперь совершенно заслуженно.