Узники вдохновения - стр. 39

Ирина погладила его по плечу.

– Пойми: я никогда не любила себя, только тебя. Я помогала тебе работать, вдыхала в тебя уверенность, но мой собственный талант, загнанный внутрь, взял верх. Я не от тебя ушла, я ушла от всего, что мешает работать. Вдруг стало страшно – умру и ничего не оставлю после себя. Я рождена для творчества, я не создана для семьи, прости.

– А я не хотел делить тебя с творчеством, мне страшно было думать, что ему ты будешь отдаваться так же, как и мне, целиком, и тогда для меня уже ничего не останется. Поэтому сопротивлялся, не давал тебе рисовать, – угрюмо признался он.

– И этим убивал мою любовь к тебе. А она была такая большая. Мы хорошо понимали друг друга и жили как сиамские близнецы. Помнишь?

– Мне жаль.

У него было такое страдание в глазах, что Ирина не могла этого вынести.

– Ладно, пора. Ты звони. Там мне не с кем будет посоветоваться.

– Обязательно. Ты тоже звони и ничего не бойся.

– Я готова к испытаниям. Но это перелом всей жизни, а новое всегда трудно.

– Понимаю. Желаю тебе мужества и успехов.

Они поцеловались и испуганно отпрянули друг от друга, словно страшась убедиться, что все еще неравнодушны.

Провожать Иру в Шереметьево поехали Лариса с Леней. Багаж сдали заранее, осталась ручная кладь, которая по правилам не должна превышать пяти килограммов. Какой-то знаток научил Ларису, что на личные вещи никто не обращает внимания, поэтому все берут в самолет, сколько могут поднять. Большую дорожную сумку Иры набили битком, однако дорогой антикварный самовар с липовой справкой «ширпотреб» никуда не лез.

– Возьмешь под мышку, – сказала мать дочери, – и понесешь вот так, непринужденно.

Лариса пыталась показать, как надо независимо улыбаться, но не смогла. Все трое находились в смятении, натужно шутили, обсуждали, как скоро будут здесь же встречать Иру из Нью-Йорка с цветами и шампанским. Однако в глубине души готовились к бессрочной разлуке, оттого нервничали, хотя друг с другом об этом не говорили.

Ожидание в зале аэропорта тянулось бесконечно. Наконец объявили посадку. Когда подошли к стойке, досужие контролеры, изучившие все уловки русских путешественников, потребовали взвесить ручную кладь. Резюме было кратким:

– Выгружайте до нормы или доплачивайте за лишний вес.

– Сколько? – дрожащим голосом спросила Лариса, соображая – хватит ли денег?

Денег хватило впритык.

– А у нас еще самовар в руках. Легкий. Пропустите, пожалуйста, – попросила она жалобно.

– Это отдельная вещь, а ручная кладь должна быть единственной.

Препирались долго, но ничего не вышло. Расстроенная Лариса чуть не плакала, прижимая к груди категорически отвергнутый подарок Сарре.

У Ирины лицо кривилось, словно зубы болели. Она сказала, сделав над собой усилие:

– По-моему, все это напрасная затея.

– Как тебе не стыдно! – воскликнула покрасневшая от огорчения мать. – Столько сил затрачено, столько денег! Я последнего здоровья лишилась, а ты не рада!

– Рада, рада, – отмахнулась дочь, но выражения лица не изменила.

– Документы, – коротко бросил контролер.

Ирина протянула билет. Паспорта не оказалось. Удивленно оглянулась на мать. Та испугалась:

– Что ты на меня смотришь? У тебя был.

– А я привыкла, что все всегда у тебя.

– Документы! Посадка заканчивается!

Паспорта нигде не было.

– Это знак. Значит, мне не надо ехать в Америку, – сказала Ирина, и лицо у нее разгладилось.