Узники вдохновения - стр. 10

– Горло болит?

Она кивнула. Она никогда не жаловалась и была терпелива.

– Врач сказал – ангина?

Иринка опять кивнула: не могла же она сказать Аташке, что проглотила радугу, все равно не поверит.

– Ангина – плохая штука, опасная, сердце может ослабеть. Надо слушаться маму Раю и никуда не ходить одной.

– Не волнуйся, Аташка. – Большие черные глаза, лихорадочно блестевшие от высокой температуры, стали серьезными, даже суровыми. – Ты же сам сказал: я никогда не умру.

Когда внучка заснула, супруги Исагалиевы переместились в спальню. Шакен нежно обнял жену и поцеловал долгим волнующим поцелуем. Она ждала продолжения, но муж только тяжело вздохнул.

– Что случилось? – тихо спросила чуткая Раушан.

– Звонил Хрущев. Его не устраивают темпы и размеры освоения целины. С Кунаевым[15] он портить отношения не хочет, знает, что тот против дальнейшей запашки земель и искусственного орошения, иначе овец негде будет пасти и засоление почвы неминуемо, Аму-Дарья и Сыр-Дарья пересохнут, Арал погибнет. Степь складывалась тысячелетиями, переделывать природу опасно, больше потеряешь, чем найдешь. Вот Хрущев Кунаева и умаслил, из министерского кресла в партийное пересадил, а теперь хочет, чтобы я выступил на пленуме с критикой как бы от имени нашего Верховного Совета. Отказать – не могу, только если подать в отставку, но ее не примут, начнут доискиваться до причин. Выполнить просьбу – против моей натуры. Я Кунаева уважаю и считаю правым, врать и кривить душой не умею. Убедить в неправоте Никиту Сергеевича невозможно, человек он необразованный: раз власть у него, то и считает себя умнее всех. Не вижу выхода. Хоть в петлю лезь!

– Еще чего! – яростно вскрикнула Раушан. – Они в свои игры играют, а ты все через сердце пропускаешь. Делай, как велит этот шволочь.

– Не ругайся, – укоризненно покачал головой Шакен.

Жена оставила замечание мужа без внимания.

– Зачем волноваться, если вопрос с целиной давно решен?

– Но ведь это моя родина! Как же не болеть сердцу?

– Валидол положи под язык. Нет у тебя такой силы, чтобы Москве перечить. Может, скоро украинского борова скинут, не успеет он всю казахскую землю перепахать.

– Кунаев мне такого выступления не забудет, если Хрущев слетит, сразу и я вслед за ним в отставку отправлюсь.

– И прекрасно! Хоть на старости лет поживем, как люди. – Рая обняла мужа полными горячими руками и сказала глубоким воркующим голосом: – Иди сюда, любовь моя, я тебя пожалею.

Отец Иришки Санжар, младший сын Исагалиевых, отработал после вуза как молодой специалист три года по распределению на Карагандинском металлургическом комбинате в Темиртау и использовал старые институтские связи, чтобы окончить аспирантуру в Москве и получить там хорошее место. Отец впрямую не помогал, но известная фамилия уже сама по себе являлась рекомендацией. К тому же парень способностей выше средних, родился и учился в столице, так что культурные традиции усвоил русские, отчего бы не взять его в союзное министерство? Взяли и не пожалели – инженер оказался толковый.

Жена Лариса, коренная москвичка, вздохнула с облегчением: жизнь в небольшом промышленном городке, без привычных веселых компаний, больших магазинов и театров ее угнетала. Работы не было, как, впрочем, не было у нее и образования – до замужества успела полгода поучиться на чертежника, но Лариса и не стремилась встать за кульман: содержать семью должен мужчина, а в Москве она себе применение найдет. В Темиртау от безделья занималась фотографией – Ата подарил Санжару на день рождения прекрасную немецкую «лейку». Снимки получались неплохие, даже в местной газете несколько раз появлялись за подписью «специальный корреспондент Л.М. Исагалиева». Теперь можно попробовать пристроиться в какую-нибудь столичную редакцию: ни тебе трудового графика с девяти до шести, ни обязательств и профсоюза – свободный художник, но какой круг общения! Дочь надо отдать в детсадик – ребенок должен развиваться в коллективе и не мешать родителям вести полнокровную жизнь.