Узники Птичьей башни - стр. 17
Дискуссии были бесконечными. Почти каждый собеседник крутил пальцем у виска, услышав, что я собралась ехать учиться в свои, страшно сказать, 23 года, когда все приличные девушки уже вовсю выбирают коляски и кастрюли для борща. Никто не радовался, что я получила правительственный грант, что меня приняли в университет, подаривший миру нескольких нобелевских лауреатов. Всем было плевать, что моя стипендия будет не сильно меньше моей московской зарплаты и даже выше зарплаты многих из тех, кто активно отговаривал меня от безумного «прыжка в никуда».
Уехав на острова и уйдя в академический астрал, я начала потихоньку терять связь с оставшимися на родине друзьями и близкими. Это не произошло в один день, я отдалялась от них постепенно, как плохо привязанная шлюпка, которую уносит в открытое море во время отлива – медленно, но верно я уплывала всё дальше к линии горизонта.
Когда я возвращалась домой на каникулы, я видела, что безнадёжно отстала от московских трендов. Сначала все вокруг стали заказывать Апероль Шприц, а потом перешли на белое вино в графинчиках, разбавленное льдом, и переобулись в кеды. Я продолжала по привычке пить виски-колу, носить босоножки на танкетке и делать вид, что всё в столице осталось по-прежнему, за исключением разве что цен на сигареты.
Миша, мой тогдашний молодой человек, всё больше утыкался в смартфон, всё больше времени проводил с друзьями-белорубашечниками и всё меньше вспоминал о том, о чём когда-то мечтал. Когда мы только познакомились и гуляли по Чистым прудам ночи напролёт, Миша с горящими глазами рассказывал мне, что хочет открыть обувную фабрику, что мечтает создавать идеальные туфли, жить в Италии и быть хозяином своей жизни. У Миши было чёткое видение того, где он хочет оказаться, полный саквояж сладких грёз и амбиций и ни гроша за душой. Спустя полгода Миша переоделся в костюм, а мечты об идеальных туфлях и лугах Тосканы съела навязчивая идея карьерного роста. Миша устроился в крупную консалтинговую фирму, у него появились деньги, а лимит на кредитке стал стабильно увеличиваться, равно как и реальный минус – долговую яму его научили рыть сразу после подписания контракта, точь-в-точь как узников Птицефабрики.
Когда мы созванивались по Фейстайм, Миша рассказывал мне о работе, коллегах, кашемировых свитерах и шерстяных костюмах, которые он активно скупал в командировках. Он перестал говорить о высоком, его стало волновать только материальное, только то, что можно было выразить в числах, валютах и процентах.
– Я приеду уже через две недели. Давай сходим на выставку, в Москву привезут Дали, – я сидела перед макбуком и предвкушала, как мы будем ходить по музеям и театрам, держась за ручку.
– Да что там делать? Ты соскучилась по интеллигентной бедноте? – выдал Миша, глядя не на меня, а в телевизор – по зелёному полю бегали 22 пары крепких накачанных ног и боролись за мяч. Он с интересом следил за игрой, а я за тем, как Миша менялся в лице. По одному лишь выражению его глаз, складкам губ, рисунку морщин на лбу я могла безошибочно угадать, кто ведёт в данный момент: футболист в трусах красных или синих. – На Патриарших новый ресторан открыли. Надо туда сходить, зачекиниться. Местечко модное, очередь на несколько часов.
В тот день я и не догадывалась, что грядущее лето станет нашим последним летом вместе, а под конец каникул Миша выставит меня за дверь своей высококастовой белорубашечной жизни вместе со всеми моими книжками, тетрадками и надеждой на совместное «долго и счастливо».