Узник в маске - стр. 22
Три француженки вызывали у испанцев не меньше любопытства, однако они старались его скрывать, тем более что Мадемуазель и Сильви носили траур, камеристка королевы тоже отдала предпочтение черному.
Дон Луис де Харо, тот самый, что много месяцев вел трудные переговоры с Мазарини, стоял на хорах и изображал короля Франции. Наконец появилась сама инфанта, поддерживаемая за левую руку отцом. Все присутствующие вытянули шеи.
Рядом с королем Филиппом IV, одетым в серое, с серебристой отделкой, и украсившим свою шляпу огромным бриллиантом, прозванным «Зеркало Португалии», а впоследствии «Странник» – самым крупным из известных бриллиантов, Мария-Терезия выглядела на удивление тускло. На ней было простое платье из белого льна с плохо заметной вышивкой; великолепные светлые волосы, уложенные двумя валиками над ушами, были почти скрыты белым колпаком. Тем не менее сразу бросалось в глаза, до чего она хороша: прекрасный цвет лица, милый круглый ротик и чудесные голубые глаза, нежные и одновременно блестящие. Портили ее разве что маленький рост да плохие зубы.
– Как жаль, что она не вышла росточком! – проговорила госпожа де Мотвиль. – Но король все равно должен остаться доволен…
– Пускай встанет на высокие каблуки, – ответила ей Мадемуазель тоже почти шепотом. – К тому же он сам не великан. Ему ли артачиться?
Вскоре присутствующим стало не на что смотреть: король с дочерью зашли за бархатную занавеску, открытую только со стороны алтаря, за которой епископ Пампелони совершил обряд венчания.
После церемонии француженки вернулись на Фазаний остров, к королеве-матери, которой предстояло после перерыва в целых сорок пять лет вновь увидеться с братом.
– Когда же нам передадут нашу новую правительницу? – воскликнула по пути Сильви, надеявшаяся как следует рассмотреть малышку и попытаться представить ее королю-мужу в более выгодном свете.
– Сразу видно, что вы незнакомы с испанским этикетом! – вздохнула Мадемуазель. – Сегодня состоится знакомство семей, на котором из всего двора не будет присутствовать один мой кузен.
На островке, почти целиком занятом павильоном с двумя галереями, ведущими к большому залу, был расстелен длинный красный ковер, разрезанный посередине. Разрез символизировал франко-испанскую границу. Веласкес и здесь позволил себе огромные траты: зал тоже походил на выставку живописи. Оба двора уже собрались на своих половинах и соблюдали тишину. Наконец испанский король и королева-мать подошли с противоположных сторон к разрезу на ковре. Предполагались церемонные объятия, но Анна Австрийская, расчувствовавшись, попыталась расцеловать брата. Тому пришлось поспешно откинуть голову. Вслед за тем оба уселись в кресла и повели разговор; инфанта присела на подушку и почти утонула в своих юбках.
Людовик XIV, гарцевавший на лошади все это время на французской половине острова, мучился нетерпением. В конце концов, не выдержав, он подошел к дверям зала и осведомился, не впустят ли «чужака» внутрь.
Королева-мать, одарив своего собеседника улыбкой, попросила Мазарини разрешить просителю оглядеть зал. Луис де Харо позволил королю приоткрыть дверь пошире, так чтобы свежеиспеченные супруги смогли друг друга увидеть. Тем не менее переступить порог Людовику не дали. Филипп IV кашлянул и произнес: