Ужин - стр. 5

До его письменного стола у окна было всего лишь несколько шагов. Наклонись я вперед, я бы увидел, как он сидит на террасе перед кухонной дверью и возится с камерой. Подними он глаза, он различил бы силуэт отца в окне своей комнаты.

Я схватил со стола его новенький черный «Samsung» и сдвинул крышку. Я не знал пин-кода и, если бы телефон был выключен, я бы ничего не добился, но на дисплее тут же высветилась расплывчатая фотография логотипа «Nike», скорее всего, с его собственной одежды: кроссовки или черной шапочки, которую он даже летом и даже дома натягивал почти до носа.

Я быстро пробежался по меню, практически идентичном меню в моем телефоне, тоже «Samsung», только модели полугодовой давности и уже поэтому безнадежно устаревшей. Я выбрал рубрику «мои файлы» и нажал на «видео». Быстрее, чем я ожидал, я нашел то, что искал.

Я посмотрел ролик и почувствовал, как холодею. То был холод, сравнимый с холодом от чересчур большой порции мороженого или залпом выпитой ледяной воды.

Это был холод, причиняющий боль – изнутри.

Я прокрутил ролик еще раз, а затем включил продолжение. И увидел, что там было даже больше, но насколько больше, с наскока не оценить.

– Папа?

Голос Мишела доносился снизу, я слышал, как он поднимается по лестнице. Я молниеносно задвинул крышку мобильника и положил его обратно на стол.

– Папа?

Скрыться в спальне, достать из шкафа рубашку или пиджак и усесться перед зеркалом было уже поздно. Мне оставалось лишь как можно беспечнее и убедительнее выйти из комнаты сына – так, как будто я в ней что-то искал.

Как будто я искал Мишела.

– Папа? – Он остановился на последней ступеньке и посмотрел мимо меня внутрь своей комнаты. Потом перевел взгляд на меня. Он был в найковской шапочке, на груди болтался черный айпод-нано на тесьме; на шее наушники: здесь надо отдать ему должное – его не заботил статус, он быстро заменил белые «затычки» обычными наушниками, поскольку в тех лучше звук.

Все счастливые семьи похожи друг на друга, впервые подумалось мне в тот вечер.

– Я искал… – начал я. – Я искал тебя.

Новорожденного Мишела едва выходили. Я довольно часто вспоминал синюшное, сморщенное тельце в кувезе после кесарева сечения: то, что он еще жил, было подарком судьбы, тоже счастьем.

– Я заклеивал велосипедную камеру, – сказал он. – Слушай, ты не знаешь, у нас ниппели нигде не завалялись?

– Ниппели, – повторил я.

Я не из тех, кто сам заделывает велосипедные камеры, меня на пушечный выстрел к ним нельзя подпускать. И все же мой сын вопреки здравому смыслу надеялся, что существует другая версия его отца, осведомленного о том, где лежат ниппели.

– А что ты тут делаешь? – вдруг спросил он. – Ты сказал, что искал меня. Зачем?

Я посмотрел в его ясные глаза под черной шапочкой, его честные глаза, составляющие, как я всегда полагал, важную часть нашего счастья.

– Просто так, – сказал я. – Потому что нигде не мог тебя найти.

Их, разумеется, еще не было.

Чтобы не слишком распространяться о местонахождении ресторана, скажу лишь, что со стороны улицы его загораживают деревья. Мы опаздывали на полчаса и, шествуя ко входу по гравийной дорожке, с обеих сторон освещенной электрическими факелами, обсуждали вероятность хоть разочек прийти позже Ломанов.

– Спорим? – предложил я.

– Зачем? – сказала Клэр. – Их все равно еще нет.