Утро вечера - стр. 33

На рукавах «инкубаторского» платья расцвели невиданные цветы – пышные трёхслойные манжеты из тонкого кружева. Одним им на платье было ни то ни сё, вот ещё и с таким же воротником-жабо – другое дело.

«Обалдеть! Теперь точно на педсовет поволокут», – с довольной улыбочкой доложило Анино отражение в зеркале.

И опять ничего. Только подружка и оценила: «Уй! Гарнейшие! Где взяла? Теперь похожа, знаешь, на кого?» Но потом так и не сказала, на кого, напустила загадочности, иногда она это любит: «Сама знаешь».

А на следующий день на перемене Аня приметила спускающуюся по лестнице Милу и сначала не поняла, что с ней не так. Копна на месте, сменная обувь на ней. Однако кое-что в ней было очень даже не так! На родственнице директора школы не было священного фартука! Платье, и всё. Протирай глаза, не протирай… Дальше больше. Вскоре и другие девочки из её класса стали появляться в школе «нагишом».

Всё объяснила из своих источников, как всегда, Танька. Оказывается, с этой четверти вышла новая бумага по их школе, секретная, должно быть, в которой вносились изменения в форму одежды для старшеклассников, начиная с восьмого класса. В одежде мальчиков допускались костюмы синего и чёрного цвета, а в одежде девочек – платья тех же цветов без обязательного ношения фартука.

Никто, конечно, знать не мог, кого надо благодарить за эту революцию в школьной моде. Кроме одной девочки. Ему и обязаны старшеклассники: отважному принцу датскому, мятежно не одобрявшему униформы. Он, как видно, явился к директору школы в «послеурочье», когда никого уже не было в школе – в своём бархатном камзоле, и с порога заявил: «Фартукам – не быть!» И коснулся рукой кинжала на всякий случай. Других вариантов не было.

… – Ещё не знаешь? Этот опять отчебучил. Нет, он допрыгается! – звонит Танька как-то поздно вечером.

– Кто, Вовчик, что ли?

– Ну, слонялся там, колобродник, с дружками возле школы, поджидал кого после уроков, чи шо, я только вышла, смотрю – он там, за воротами, и подкатывает вдруг к мальчишке из 8-го «Б», профессор такой прилизанный, с Милой они ходят…

– И что?..

Танька вдруг замолчала.

– Что?!

– Погоди, чайник выключу. …Ну что, что, Вовчик, наверно, попросил у него закурить – вежливо. А тот, представь, как бросит свой портфель, и дёру!

– Что за?..

– Побежал назад в школу, как скаженный, меня чуть не сшиб, сам весь трусится. Меня, конечно, так просто не сшибёшь…

– Ну это же… Не трусится, а трясётся. Может, он забыл чего-нибудь в школе?

– Трус же, значит, трусится! Ага, забыл он там, что трусом быть неслава. Ну, Скорый и все его ржут там за оградой. Я когда проходила мимо него, он ко мне: «Что ж ты без подруги?»

– А ты что? – затаив дыхание, спросила Аня.

– Разбежалась я с ним разговаривать! Покрутила у виска, да и всё. Знаешь, как он меня обзывал раньше – женщиной в русских селеньях.

– Завал! Это вообще… совсем не классика какая-то. Пятки, значит, сверкали? А я когда шла с английского, никого там не было, всё спокойно.

«Хорошо, я этого не видела. Ещё трусливее меня? Бывают и такие? Это ж ни в какие ворота – драпать. Ну да, шпага была не при нём. В металлоремонт сдал на заточку. Не читал он, конечно, никакого Шекспира: «Трусы много раз умирают до наступления смерти». А почему, интересно, этот махровый хулиганище вот как раз к нему подкатил, к этому круглому принцеотличнику, который ни разу и не принц?..»