Размер шрифта

Утро седьмого дня - стр. 3

Никакими подарками от меня не отмазаться.

Всякого зверя подманит хитрец охотник,

а со мной встретится – так даже не охнет.

Моё полное имя: Глухая-ко-Всяким-Просьбам.

Вовремя плачу долг, отвечаю по обязательствам.

Кто это там висит? Чей сын, говорите?

Из чьего семейства мой – ха-ха! – погубитель?

Вот его родословная в такой толстой книге:

я прочла в ней все имена, не поленилась.

От дурня Адама по сие глупое время.

Меня не объедет никто. Круг за кругом —

все приползут сюда, все вписаны в эту книгу.

Это всё для тебя, Иисус, или как тебя там.

Ради тебя стараюсь, в три дня созидающий!

Оттуда, где висишь, глянь сюда! Что, уверовал?

Никто никогда из моих когтей не вырвется!

Ах да, приходили какие-то двое,

Которые не застали меня дома:

Енох да Илья, или как там их кличут.

Я их обыскалась по всей моей книге.

Лазала в ту дыру, отколь взвыл Иона.

Ангелы лестницей Якова дурили:

может, эти по ней наверх и удрали?

Тут пока остановимся.

Смерть стыдливо умалчивает о ещё одной потере, совсем недавней. Всего шесть дней назад из её сейфа был необъяснимым образом похищен некто Лазарь…

Но обо всём в свой черёд.

Интересно, что свидетели и исполнители голгофской казни видели кресты и распятых на фоне неба. Такая особенность ситуации. То есть чтобы увидеть распятого, нужно посмотреть вверх, в небо. А что ещё мы видим, глядя в небо? Ничего. Иногда облачка и птичек. А так – ничего.

А вот если отвести взор от креста, посмотреть вниз, то можно увидеть много всякой всячины. Траву, кустики, деревца, жучков, мушек. Кошек, собак. Людей, по-разному одетых, стоящих или куда-то спешащих. Ну и конечно, дома, улицы, двери, окна…

Тени, движущиеся с разной скоростью.

Час третий

Тени Сапёрного переулка

Время от времени я бываю в одном издательстве. Оно недавно переехало и помещается теперь в Сапёрном переулке, дом десять. Я иду на работу или с работы – и ровно на полпути это издательство, куда можно зайти. Очень удобно.

В доме почти напротив когда-то жила руководительница кружка поэтов Дворца пионеров «Дерзание», в котором я состоял в старшешкольные годы. Её звали Нина Алексеевна Князева. Она жила тут в огромной коммуналке, вытянутой вдоль длиннющего коридора, в трёх комнатёнках, с тяжело больной дочерью. Собственно, комната была одна, но разгороженная на три, так что у дочери была каморка, у Нины Алексеевны кабинет (он же спальня) да ещё столово-гостиная, в которой умещались пара шкафов и довольно-таки большой старинный обеденный стол. Оставалось немножко пространства вокруг стола, чтобы нам рассаживаться, когда мы приходили к Нине Алексеевне в гости. Мы – то есть «поэты» и любители стихов в возрасте преимущественно от четырнадцати до восемнадцати-двадцати. Нас бывало иногда двое-трое, иногда много. Читали стихи, толковали о кино, о книгах, о стихах и поэтах, пили чай с печеньем, рассуждали, шутили, смеялись, спорили…

Последний раз я там был, когда Нина Алексеевна, уже разбитая инсультом, лежала на кровати в своей кабинето-спальне. Мы вместе с одной барышней из поэтического кружка «Дерзание» сидели на стульчиках возле кровати, а Нина Алексеевна глядела на нас своими удивительными лучистыми глазами и говорила с трудом, но внятно:

– Ах, Алла, ах, Анджей, ну как здорово, что вы пришли… Настоящий праздник души!

Через полгода или год она умерла.

Страница 3

На следующую страницу