Утопия на марше. История Коминтерна в лицах - стр. 73

Дипломатический скандал с четой Радеков на этом не закончился. На границе Роза была задержана еще раз и подвергнута унизительному обыску. Здесь уже пришлось подключиться Чичерину, который направил генеральному консулу в Москве Гаушильду (он исполнял обязанности отсутствующего посла) ноту протеста: «Попытка произвести ее арест является актом полицейского произвола, недопустимого по отношению к представителю центрального учреждения государства, с которым Германия находится в состоянии мира»[267].

Феликс Эдмундович Дзержинский

1918

[РГАСПИ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 36. Л. 1]

Так неудачно завершилась миссия одного из первых агентов мировой революции – впоследствии именно женщины, либо с дипломатическим, либо с подложным паспортом, станут главными курьерами Коминтерна. Выполняя его тайные поручения, они будут рисковать не только своей свободой, но и жизнью. Многие из них, как и Роза Радек, являлись супругами влиятельных мужей – достаточно назвать Берту Циммерман, Мишку Славуцкую или Айно Куусинен. Большинство из них – кадровых сотрудниц Отдела международной связи (ОМС) ИККИ – будет арестовано по надуманным обвинениям в шпионаже и отправлено в ГУЛАГ в 1937 году. Многие, как и Роза, не переживут нечеловеческих условий заключения. Немногие выжившие оставят мемуары, которые станут лишним подтверждением того, какую цену им пришлось заплатить за юношеский максимализм и слепое доверие авторитету «русских товарищей»[268].

С началом осени 1918 года множилось число событий, свидетельствовавших о нараставшем перевесе сил Антанты в Первой мировой войне. Просьба Австро-Венгрии о перемирии (14 сентября), выход Болгарии из коалиции Центральных держав и решение Ставки германского Главнокомандования о поисках мира не оставляли сомнений в том, кто выйдет из войны победителем, а кто – проигравшим.

В ее последние недели радикально изменился тон посланий Радека своим зарубежным корреспондентам из числа «сочувствующих». Он настраивал их на неизбежность гражданской войны, которая разгорится во всей Европе. И здесь для большевистской России уготована более значительная участь, нежели роль примера или искры. «Не подлежит ни малейшему сомнению, что в скором будущем классовая солидарность буржуазных правительств может взять верх над всеми распрями, что теперь первый раз в истории этой войны приближается момент, где Вильсоновский союз народов может осуществиться, как союз против народа… Вы помните, как в октябре прошлого года Троцкий считал это во всяком случае невозможным. Я же – нереальным.

Теперь эта возможность налицо, ибо, во-первых, Германия не представляет для них уже опасности, а во-вторых, германская революция, которая идет, представляет для них всех самую главную опасность. Будем теперь играть партию в мировом масштабе. То, чем мы были для России, надо расширить и, убежден, что не минует и полгода, как наши люди будут во главе движения во всех столицах Европы. Пока европейское движение не будет иметь собственного опыта, мы ему дадим офицеров. Вы не имеете понятия, какое настроение здесь в народных массах. Масса чувствует своим инстинктом революцию, как коршун падаль»[269].

Подобная эйфория соответствовала общему настрою лидеров большевистской партии. Они не скрывали своих надежд на то, что первая годовщина их прихода к власти обернется началом всемирной революции пролетариата. Германия с ее образцовым империализмом и мощным рабочим движением считалась ее главным полигоном. Интерес к событиям в этой стране подпитывали и геополитические соображения. Окончание Первой мировой войны открывало для новой России возможность не только возвращения к имперским границам, но и выхода из внешнеполитической изоляции. Брестский мир, который в общественном мнении выглядел национальным позором, в новых условиях можно было представить незначительным эпизодом, временным отступлением для подготовки решающего штурма. Так будет позже подаваться партийной пропагандой и переход РКП(б) от политики «военного коммунизма» к нэпу.