Утешительная партия игры в петанк - стр. 9

«find it doubly»… ну, как бы почувствовал себя двойным. Будь… будь ты моей собакой, я бы кормил тебя остатками пищи прямо со стола (sorry), как бы это ни злило мою жену… Будь ты моей собакой (тут он перешел на крещендо), уверен, тебе бы это понравилось, и ты стала бы моим верным четвероногим другом, и тебе (он уже почти кричал) больше не нужно было бы думать и… (он кричал во весь голос, но как-то грустно) мы были бы вместе навсегда. (До коооооооооооооооонннцццаааааа и впрямь, но чувствовалось, что у него так ничего и не вышло. У него тоже ничего не вышло…)

Я молча вернул ей наушник и заказал вторую чашку кофе, хотя вовсе не собирался ее пить, просто мне хотелось дать ей время дослушать заключительные аккорды и вернуться с небес на землю, привыкнуть к дневному свету, прийти в себя.

– Обожаю эту песню… – вздохнула она.

– Почему?

– Не знаю. Потому что… Потому что деревья, они не стонут.

– Ты влюблена? – неуверенно предположил я.

Недовольная гримаса.

– Нет, – призналась она, – нет. Когда ты влюблен, такие песни тебе ни к чему, как мне кажется…

Несколько минут я добросовестно изучал кофейную гущу на дне чашки.

– А что касается твоего вопроса… Она посмотрела на меня в упор. Я и бровью не повел.

– Ну там про переходный возраст и все такое… эээ… Я думаю… что лучше нам на этом и остановиться… Типа не слишком друг к другу придираться что ли, понимаешь?

– Уфф, что-то не очень…

– Эээ… ну смотри: ты можешь на меня рассчитывать, когда надо найти подарок для мамы, я – когда мне надо перевести песню, которая мне нравится… и… Ну вот. Вот и все.

– И все? – ласково возмутился я. – И это все, что ты можешь мне предложить?

Она снова натянула капюшон.

– Да. Пока да… Но… эээ… на самом деле это много. Мда… много.

Я внимательно на нее посмотрел.

– Что ты улыбаешься, как кретин?

– Потому что, – ответил я, пропуская ее в дверь, – будь ты моей собакой, я бы кормил тебя остатками пищи со стола и ты бы наконец стала моим верным френдом.

– Ха, ха! Очень умно.

Пока мы пережидали поток машин, стоя на краю тротуара, она задрала ногу, сделав вид, что писает мне на штаны.

Она была со мной предельно честна, и в магазине, на эскалаторе, я решился ей ответить, откровенностью на откровенность:

– Знаешь, Матильда…

– Что? (прозвучавшее как «ну что еще?»)

– Все мы меркантильны…

– Не сомневаюсь, – мгновенно отреагировала она.

Она так уверенно меня осадила, что я призадумался. Пожалуй, во времена «Сьюзан» мы все же были бескорыстнее… Или простодушнее? Она поднялась на одну ступеньку.

– Так, ладно, давай заканчивать этот гнилой базар, ок?

– Ок.

– Что маме будем покупать?

– Что хочешь, – отвечал я.

По ее лицу пробежала тень.

– У меня-то подарок уже есть, – заметила она, поджав губы, я о твоем…

– Понимаю, понимаю, – я напыжился, – дай мне подумать, сейчас что-нибудь найдем…

Так вот что значит быть четырнадцатилетней сегодня? Ясно осознавать, что все продается и покупается в этом дольнем мире, и в то же время оставаться настолько наивной и нежной, и верить, что можно, взяв за руки двух взрослых одновременно, шагая посередине, между ними, и не вприпрыжку, как раньше, но крепко сжимая их руки, сковывая их собою, несмотря ни на что удержать их вместе.

Немало, правда?

Даже с хорошими песнями такое не каждому по плечу…

Каким я был в ее возрасте? Думаю, инфантильным…