Размер шрифта
-
+

Услышь нас, Боже - стр. 13

– на самом деле. Неудивительно, что мои письма вернулись обратно.

Кто-то написал оперу о другом консуле[16]. Даже как-то обидно. Подобные вещи – тоже тема для книги.

17 ноября. Мистер Харон глядит на Мексику.

Демон на вахте: 24 часа в сутки.

Все шумы машин свелись к мелодии «Frère Jacques» (думал Мартин), но иногда вместо «Frère Jacques» слышалось «Куэрнавака, Куэрнавака»; и был еще один трюк, когда двигатель выпевал

Живи-живи!
Не умирай!
Sonnez les matines…

и песню подхватывали вентиляционные шахты; клянусь, я сам явственно слышал инфернальный воздушный хор, певший в гармонии и временами вздымавшийся до пугающей высоты… А затем все начиналось сначала и вместо «динь-дон» получалось совсем уж нелепое:

Sans maison
Sans maison[17]

и, если напев заедало, как испорченную пластинку, он уже не умолкал.

…От жары невозможно дышать – рот превращается в рыхлые тиски, лицо распухает, губы не разлепить, можно лишь пробормотать нечто бессмысленное вроде «Я думал, тут будет… или… да ладно, уже…»

Battement de tambours

«Тьма, как в могиле, где лежит мой друг». Фернандо похоронен в Вилья-Эрмосе. Убит. Он пил слишком много мескаля. То бишь мексиканской водки. Альфред Гордон Пим[18].

Длинноватое название: может быть, просто «Где лежит мой друг»? (Предложила Примроуз.)

Далекий пустопорожний треск электрического вентилятора, чей ветерок до тебя не дотягивается, сидишь внизу, наблюдаешь, как пот покалывает тебе руки и течет по груди.

Матросы сбивают ржавчину – молотки бьют по мозгам.

Ближе к вечеру – белые кожистые пеликаны.

Клювы, будто мачете, острием книзу. Как перевернутая рыба-меч. Голые скалы с острыми гранями или вершинами в форме конусов («Видение» Йейтса?[19]).

Проснувшись ночью с болью в глазах и дерганым зрением, пытаюсь понять (за Мартина Трамбо, за консула, которого тоже звали Фермин), куда я задевал вторую туфлю, у меня вообще была вторая туфля? Разумеется, была, и пропажа находится сразу, в положенном месте, но где сигареты, где я сам? И т. д. Наверняка где-то в тамбуре поезда, в пустоте; и этот мотор с его непрестанным Frère Jacques, Frère Jacques, dormez-vous, dormez-vous – как, черт возьми, тут dormez?

Грешу на последствия от скверного американского виски, купленного в Лос-Анджелесе лишь потому, что мне понравилось его название, «Зеленая речка». Но его все равно будет мало на это плавание. Впрочем, возможно, капитан пригласит Сигбьёрна Уилдернесса с супругой подняться на мостик и угоститься аперитивом.

18 ноября …давным-давно мертвое жестокое печальное необитаемое побережье Мексики.

Frère Jacques.

Просыпаюсь в три часа ночи, брожу, спотыкаясь, по темной каюте. Где я?

В пять утра Примроуз выходит на палубу встречать рассвет. Море цвета индиго, черные обглоданные очертания гор, остроконечные острова, прекрасный кошмар на фоне золоченого неба. Два часа мы ходим туда-сюда, из каюты на палубу и обратно. Пытаемся снова заснуть и не можем. Слишком близко к Мексике?

День становится смрадно жарким и неподвижным. Берег скрылся из виду. Мы пересекаем Калифорнийский залив. Матросы в деревянных башмаках красят вентиляционные выходы.

Шкипер говорит, что они «украсивливают» корабль.

И в своем одиночестве, и в оцепенении своем завидует он Месяцу и Звездам, пребывающим в покое, но вечно движущимся. Повсюду принадлежит им небо, и в небе находят они кров и приют, подобно желанным владыкам, которых ждут с нетерпением и чей приход приносит тихую радость

Страница 13