Услышь мою тишину - стр. 4
Наворачиваются жгучие слезы.
А что мне остается? Неужели рассказать правду?
А правда в том, что я не желаю общаться с мамой — ее безмолвное осуждение и скорбь бесят до тошноты. Я не желаю общаться с Пашей, который никогда моим парнем и не был. Ну а Стаси — яркого солнышка, самого лучшего человека на земле — по моей вине больше нет в живых.
Я даже не была на ее похоронах — лежала в отключке. Паша — широкая душа — лишь три месяца спустя поддался на уговоры и показал мне страшное фото, сделанное им на телефон. На нем наша Стася спала. С блаженной умиротворенной улыбкой на устах. В подвенечном платье. Со связанными белой тканью запястьями.
Ужасающая картинка до сих пор стоит перед глазами, хотя Паша сразу удалил то фото.
Мы со Стасей были двойняшками — совершенно разными, но единым целым. Мы вместе пришли в этот мир, но она теперь в ином. А моя душа все еще мечется в тишине, в надежде обрести смысл.
Мне нет прощения.
И хрупкие белоснежные руки, связанные на запястьях, снятся мне каждую ночь.
***
4. 4
Тяжкие сны затуманили разум и ненадолго сковали тело — сказалась усталость проведенной в дороге ночи.
Просыпаюсь с тяжелой головой.
Мерно тикает антикварный будильник, где-то в коридоре гудит муха, пьяная от духоты.
Тени удлинились и стали гуще — день давно перевалил за середину. В памяти вспыхивают отголоски прошлогодних ощущений — очнувшись в том июне от полуденной дремы, я точно так же торопила время в предчувствии скорой встречи с Пашей и Стасей.
Боль подкатывает к горлу.
Цепляюсь за прохладный металлический шарик изголовья и с трудом поднимаюсь на ноги.
Я целую вечность слоняюсь по дому в надежде отвлечься: разглядываю предметы, запоминаю детали. На полках в гостиной прибавилось безделушек и ажурных салфеток — Ирина Петровна сама вяжет их. На подоконниках расцвели фиалки. За окнами растекается медом природа…
Находиться взаперти надоело. Опираясь о стены, я ковыляю назад, в залитую светом комнату, зарываюсь в нутро сумки, горько пахнущее домом, достаю светлые шорты и топик и напяливаю их. Прихватив верную трость, вываливаюсь на улицу.
Зной выдыхает в лицо опаляющий жар с запахом сена и цветов, по бледным ногам и плечам пробегают мурашки.
Я не носила открытую одежду с прошлого лета — закончился сезон, а вскоре все непоправимо изменилось.
Теперь я не могу позволить себе выставлять напоказ ноги с содранной наживую кожей и руки, покрытые пересаженными лоскутами. Но здесь, на краю небольшой деревни, я не рискую ничем. Тут нет ни души, лишь в прозрачном бескрайнем небе неподвижно зависла черная птица. Отличное место для прогулок.
Трость разрушает комья земли, застревает в мышиных норах, я иду через поле к ракитовым зарослям, скрывающим тихую речку. Ноги дрожат, от пыли и пота щиплет глаза.
Но у меня есть цель — дойти до воды, и я двигаюсь к ней, отключаясь от выжигающей душу боли и неподъемной вины.
В заднем кармане вибрирует телефон. Лишь один человек до сих пор продолжает писать мне, хотя после больницы я ни разу не ответила на его сообщения.
Стискиваю зубы. Обо мне снова вспомнил тот, кто делает вид, что все хорошо. Тот, кто разукрашивает растерянное лицо белилами и развлекает людей в парке. Тот, кто пытается радоваться жизни.
Достаю телефон и, не взглянув на экран, отключаю.