Условности - стр. 2
Однако шли дни, вечера сменяли друг друга, и теперь, когда разбитные юнцы из соседнего переулка привлекли внимание девушек, для Терезы настало поистине нелегкое время. Никогда еще улица не казалась ей такой красивой. Обшарпанные кирпичные стены, пыльные мостовые, широкие, выступающие на тротуар ступени магазинов и чугунные ограды представлялись ей нарядным убранством самого рая. А эти огни, автомобили, луна, уличные фонари! Терезе нравился хлыщеватый красавец Олмертинг, местный молодой бездельник и шалопай, сын торговца писчебумажными товарами, чья лавка располагалась чуть выше по улице. Какой же он славный, в самом деле! Какой у него красивый нос и подбородок! А глаза! И этот важный вид! Всякий раз при ней он появлялся с зажатой в углу рта папиросой и в чуть сдвинутой набок шляпе. Он лукаво подмигивал, дерзко брал ее под руку, бросал что-нибудь вроде: «Привет, красавица!» А еще он был силен, прекрасно сложен и работал (когда ему случалось работать) на табачной фабрике. Собственно, юный Олмертинг собирался заниматься торговлей и почти преуспел в этом, как он уверял, бренчавшие в его карманах монеты подтверждали, что у него водятся собственные деньги. В общем, он был совершенно неотразим.
– Эй, а чем бы вам хотелось заняться? – спрашивал он обычно Терезу, когда старый Рогаум звал ее домой, затем лукаво склонял голову набок, прислушиваясь, и брал ее под руку. – Скажите ему, будто вы не слышали.
– Нет, я должна идти, – говорила девушка, нежная пухлая светловолосая красавица, истинная дочь Рейна.
– Да, но вам не обязательно идти прямо сейчас. Останьтесь еще на минутку. Джордж, как звали того малого, что на днях пытался нас задирать?
– Тереза! – яростно ревел старый Рогаум. – Если ты сейчас же не придешь – пожалеешь! Ты у меня увидишь!
– Мне нужно идти, – повторяла Тереза и делала слабую попытку высвободиться. – Разве вы не слышите? Не удерживайте меня. Мне пора.
– О, как можно быть такой трусихой? Вам вовсе не нужно идти. Ничего он с вами не сделает. Мой старик тоже всегда так кричал. Только пару лет как перестал. Пускай себе шумит! Ах, малышка, какие же у вас прелестные глазки! Такие голубые! А ваш ротик…
– Перестаньте! Слышите? – мягко возражала Тереза, когда он проворно обхватывал ее за талию и притягивал к себе в попытке поцеловать, подчас тщетной, но порой успешной.
Как правило, ей удавалось втиснуть локоть между своим и его лицом, но и тогда он ухитрялся коснуться губами ее уха, щеки или шеи, а иногда и губ, пухлых и теплых, прежде чем она успевала набраться сил и решимости, чтобы его оттолкнуть и вырваться. Тогда она с притворной суровостью отчитывала его или убегала.
– Я никогда больше не заговорю с вами, если вы будете так себя вести. Отец не разрешает мне целоваться с мальчиками!
Пристыженная, Тереза бежала прочь, пряча улыбку, а он смотрел ей вслед или же, если она медлила, изображал гнев или даже негодование.
– Да бросьте! Неужто вы и вправду такая пугливая? Разве я вам не нравлюсь? Да что на вас нашло, ей-богу? Эй!
А тем временем их спутники, Джордж Гуджон и Миртл Кенрихан, любезничали или разыгрывали похожую сценку в сотне футов выше по улице, а то и вблизи. Однако грозный хриплый рев старого Рогаума набирал силу, Терезу охватывало смущение и страх, и она спешила вернуться домой. Часто Олмертинг с Гуджоном и Миртл Кенрихан шли с ней до угла чуть ли не на глазах у старого мясника.