Ушли, чтобы остаться - стр. 55
Инспектор манежа сделал знак униформистам[1], чтобы те распахнули форганг[2].
Лосев приближался к центру перекрещивающихся лучей, приготовился произнести привычное «Добрый день! Начинаем представление! Первым номером нашей программы…», как глаза затмил мрак, ноги стали ватными, в висках застучало, затылок отяжелел, руки повисли как плети…
«Вот уж совсем не вовремя!» Последний раз контузия дала о себе знать минувшей осенью, когда зачастили дожди, по утрам на крыши домов оседал, но быстро таял туман, с громадного панно у входа в цирк потекла краска, и нарисованные слон с дрессировщицей стали, похожими на абстрактное полотно. Пришлось вызвать врача, тот прописал постельный режим, всякие процедуры, но спустя сутки Лосев вышел в манеж, вновь ходил улыбчивым, острил направо и налево, сыпал анекдотами, собирал вокруг себя любителей посмеяться.
– С вашим талантом коверным быть, стали бы вторым Карандашом, – советовали инспектору, на что Лосев неизменно отвечал:
– Быть вторым в искусстве уже не искусство. Что касается коверного, то однажды подвизался в этой роли, к счастью, недолго.
Признание произнес с грустными в голосе нотками, причиной было воспоминание о послевоенном жарком лете в Камышине, где Лосеву пришлось заменять уволившегося клоуна, исполнять и роль зазывалы. До этого были армия, ранение, госпиталь, возвращение в действующую, демобилизация и встреча с руководящим товарищем в Управлении Союзцирка. После высказанной просьбы вернуться к прерванной войной работе услышал:
– Какая нынче работа? На всю страну остались считанные, в аварийном состоянии здания цирков, пришлось в срочном порядке сооружать из трофейной парусины пяток шапито[3], отправить их на гастроли по городам и весям. Вот восстановим цирки в Киеве, Минске, Одессе, тогда милости просим. Кстати, что собираетесь работать? Воздушную акробатику? Но согласно справке были тяжело ранены, – чиновник уперся взглядом в палку в руке просителя.
– Рана зарубцевалась, – ответил Лосев. – Пока будете оформлять на работу, возвращать довоенную тарификацию, выброшу палку.
– Реквизит при вас?
– Погиб летом сорок первого.
– Выступали соло?
– С партнером, вместе работали во фронтовой бригаде. Если нужны документы…
Чиновник замахал руками, точно оборонялся от назойливого шмеля:
– Верю на слово! Взяли бы как заслуженного фронтовика с закрытыми глазами, но выступать негде. Могу предложить место в передвижном зверинце обслуживать хищников. А еще…
Лосев не стал дальше слушать, резко повернулся и вышел, громко хлопнув дверью. Сделал это вовремя, иначе наговорил, точнее, накричал бы все что думает о наделенном властью чиновнике.
Он до боли сжимал зубы, ничего не видя, и услышал за спиной:
– Ни разу не изменяла память, сейчас она подсказывает, что имею удовольствие лицезреть товарища Лосева.
Не забыть, как с блеском выступали на трапеции, если не ошибаюсь, номер назывался «Два – Лосев – два».
Лосев впился взглядом в невзрачного, с бородкой клинышком, галстуком-бабочкой человека неопределенных лет.
– Позвольте представиться: Ржевский Борис Исакович, для друзей просто Боря. Случайно слышал ваш разговор в кадрах, киплю от негодования, что такого большого артиста, фронтовика встретили столь сухо: откуда берутся черствые души? Посмотришь – чистый ангел, не хватает лишь крылышек, а копнешь поглубже – настоящий Мефистофель…