Уроки украинского. От Майдана до Востока - стр. 33

– И какова психология собаки? – спрашиваю я.

– Она все время видит в человеке лидера. А человек ищет моменты злобы в ней, чтобы, воспользовавшись ими, научить ее нападать.

– А я энергетик, – говорит вернувшийся сотник. – Обслуживал иностранные представительства и российское посольство в том числе. У меня стажа больше пятнадцати лет. А с электричеством, знаете, бывают случаи, которые невозможно объяснить. Большие разряды могут возникать из ничего. Эти хаотические разряды, блуждающие сами по себе, объяснить никак нельзя – просто возникают на ровном месте… Двенадцатая сотня! – командует он. – Собираемся внизу возле беседки и ждем автобуса!

– Хотите, зигу кину? – спрашивает меня сероглазый молодой человек, натягивая на лицо пятнистую балаклаву.

– Зачем ты этот фашистский жест будешь ей показывать? – спрашивает его Виталь.

– Вы сами говорите, что российские репортеры все врут, так вы их и не провоцируйте, – придвигается к нему комендант Андрей и цедит слова: – Ну як вот так? Я бы на их месте так и подумал – что вы фашисты.

– Вообще-то знаешь, как слово facio переводится с латинского? – с раздражением спрашивает Андрея сотник. – Ты знаешь, что оно переводится как «родина»?

– Я всегда думал, что оно переводится как «пучок», – бурчит тот. – Сегодня фашисты негодяи: коли мы взяли владу, так будем всех давить. Це для мене фашизм.

– Знаешь, в чем твоя проблема? – в упор уставившись на него, спрашивает сотник. – Ты не знаешь, где служишь. «Самооборона» бачишь что такое? Она аполитична, мы не следуем ни за одной из партий. Мы защищаем батькiвщину.

– Да, мы защищаем народ, – отвечает ему Андрей.

Все собрались у беседки. По парковой зоне поликлиники гуляет пронзительный ветер. С неба капает мелкий ледяной дождь. В беседках с решетчатыми деревянными стенками на скамейках сидят бойцы «Самообороны» в балаклавах. За беседкой березы и сосны. Накладной карман черной куртки Андрея выглядывает из рукава красной подкладкой и смотрится нарукавной повязкой. Роман курит, засовывая сигарету в квадратную дырку, которую образовали сломанные верхние и нижние зубы. Губы посинели от холода. Синтетическая балаклава со спущенным низом туго обтягивает его лицо, выдавливая из него ввалившиеся щеки. Наблюдая настороженно за сотником и комендантом, он выпускает в их сторону сигаретный дым.

– Нам потрiбно выявлять шпионов и провокаторов, – продолжает сотник, – разные криминальные элементы. И судить их по закону военного времени.

– Мы не судьи, – негромко заявляет Андрей.

– Мы не судьи, – подтверждает сотник. – Но если по закону военного времени прописан расстрел на месте, будем расстреливать на месте.

– А я хочу увидеть своих детей, – отшвырнув окурок, обращается к ним Роман. – Но я не могу. Если уеду домой я, за мной уедет еще хто-то, а за ним – еще хто-то. Потому что каждому хочется к семье. А что в итоге? Недееспособная армия и отсутствие добровольцев. Я очень соскучився за своими дiтьми! Очень. Я хочу взять их на руки!

– Строимся! – командует сотник.

Сотня выстраивается в несколько неравномерных шеренг напротив беседки. В последней стоит дед с седыми усами и жгуче-черными бровями. Взрослые стоят с виду разобранные, свесив руки. Молодые – выпятив грудь.

– Кругом, марш!

Шеренги рушатся, смешиваются и толпой направляются к автобусу. Заполнившись и закрыв двери, тот выезжает с территории поликлиники. У шлагбаума ему отдает честь дежурный КПП в военной форме, и пока он стоит под дождем, подняв напряженную ладонь к виску, 12‑я сотня «Самообороны», только три дня назад покинувшая Майдан и ставшая резервом украинской Национальной гвардии, смотрит на него сквозь автобусные окна, покрытые каплями ледяного дождя.