Уроки Лагона: Бей или умри - стр. 29

Я села за спиной у Тейта и прижалась к нему, обхватывая руками и ногами. Он дёрнулся, мгновенно выпадая из состояния едва-едва обретённого равновесия, и беспокойно заёрзал.

– Сиди смирно, – прошипела я, вонзая ему в виски пару ментальных иголок. – У тебя что, гормональный подростковый бунт?

Он тщательно проанализировал мысленный образ и уверенно ответил:

– Вот очень похоже. Особенно рядом с тобой.

Дохнуло жаром.

Ох…

Только дисциплинированный разум эмпата четвёртой ступени и некоторые тайные семейные приёмы биокинеза позволили мне вернуть самообладание.

– Я тоже тебя люблю, – пробормотала я и медленно выдохнула. – Иначе бы мне и в голову не пришло попробовать… так.

«Как – так?» – подумал Тейт, но спросить, конечно, не успел.

Я нырнула в его разум, практически растворяясь в нём – и подчиняя.

Это было почти табу. Ещё полгода назад подобное вмешательство казалось мне насилием – и над собой тоже. И только сейчас, погружаясь в сознание Тейта, ощущая каждую его мысль и чувство как свои, разделяя все физиологические неудобства, подстраиваясь под ритмы, я осознавала, что уже долго воспринимала его частью себя.

…жар за спиной – у кого?

…болезненно напряжённые мысли – чьи?

…сладковато-гнилостный запах плесени, неумолчный шёпот полуразумной нассовой травы, мурашки по коже, толща камня над головой, электрические разряды к западу – кто ощущал это, а кто просто прислушивался к чужим чувствам?

Я не знала.

Мне было всё равно.

Пульс – наш общий – постепенно выравнивался. Мой вдох – его выдох. Мы – две условные точки, две связанные частицы; изменится одна – и изменится другая, невзирая на расстояние… и даже в другом мире.

– Хорошо. А теперь разожги огонь.

Его сила находила отклик во мне, а моя – в нём. Раскачивался невидимый маятник, и с каждым махом нарастала гудящая фоновая боль. Наверное, резонанс; но сейчас он не имел значения.

Тейт изменялся.

Из глубины, из самой его сути, из чёрной бездны разума рождалось нечто жаркое, неуправляемое – сила, сжатая до одной точки и стремительно разворачивающаяся, как пружина. Тейт пытался её удержать, придать ей нужную форму, но ему мешало что-то… что-то…

…страх? У него? Не верю.

Огонь погас.

Шок был так силён, что меня едва не выкинуло из чужого сознания. Хорошо, что железная дисциплина эмпата оказалась сильнее; умение даже не отключать ненужные эмоции – неуверенность, страх, рефлективное избегание опасности, а действовать помимо них. Это как прыгнуть с парашютом – в первый раз нереально, инстинкт самосохранения парализует. Но потом знание становится сильнее страха.

«Я могу» – самое могущественное заклинание.

– Попробуй ещё раз.

Теперь я уже знала, откуда ждать подвоха, потому стала действовать в сознании Тейта так же, как в своём – и погасила чужой страх в зародыше, не позволяя ему вырасти в эмоциональный блок, сделать разум неуклюжим, беспомощным, способным только на неконтролируемую защитную реакцию. Перед мысленным взором снова замелькали образы – кратер, полный бесцветного огня, обожжённые ладони, узкое лицо, глаза чистейшей бирюзы – «Я тебе верю, Танеси Тейт, пожалуйста, прости» – осыпающийся пеплом череп и… и…

– Я тебе верю, Танеси Тейт, – произнесла я вслух – тем же голосом, с теми же интонациями, что и тот, из воспоминания.

Чёрная бездна в разуме была распахнута; страх, опьянение мощью, напряжение – всё оставалось неизменным, но теперь Тейт действовал так, словно ничего этого не существовало. И я медленно, очень осторожно начала вливать в него воспоминания о тренировках своего брата – приёмы опытного пирокинетика, которые никогда не могла бы применить на практике сама; ощущение гибкого, послушного жара в своих-чужих руках – как атласная лента, которая повинуется гимнасту. Затем – безмятежность разума Эрнана, псионика шестой ступени, который испытывал чувства лишь тогда, когда позволял себе это.