Уранотипия - стр. 14
Он сразу узнал этого слона, потому что когда-то, в прошлой жизни, долго смотрел на него.
Это был весёлый слон, сделанный из русского известняка.
История началась давно: его послали снимать размеры одного храма. Максим Никифорович сразу понял, что это что-то вроде испытания. Он с детства мечтал отправиться на Святую землю, и ему намекали, что кому-то придётся описать храм Гроба Господня.
Начальство понимало, что его безродность в сочетании с трудолюбием – лучшая смесь для путешественника, посланного к святыне.
Поэтому Максима Никифоровича, как невеста, ждал храм.
Отец его сгинул на войне с турками, так и не выслужив потомственного дворянства.
Недостаток знатности он искупал книгами. А в них был особый мир, где «велблуд образом нелеп», «мышь есть плюгава и пакости деет человеческому роду, порты грызёт и иныя вещи», а вот «ёж круговат образ имать», а ещё «есть живот, глаголемый бобр, кроток и молчалив зело». Зверь крокодил спал с открытым ртом. И к нему подкрадывалась выдра и мазала ему рот своими испражнениями. Брезгливый крокодил поэтому не мог закрыть рот, а небрезгливая выдра залезала через раскрытую пасть и съедала крокодила изнутри.
Но больше всего Максиму Никифоровичу нравились истории о слонах, которых он никогда не видел.
У слона не было сустава в колене (какая разница, что Максим Никифорович видел рисунки скелета слона с этим суставом). Древнерусский слон, не имевший сустава, мог спать, только прислонившись к дереву.
Охотники на слонов рубили дерево, и слон падал. На помощь ему приходил другой слон и тоже падал. Слоны лежали и начинали вопити и плакаться. Спасти их мог только мудрый слонёнок, который поднимал их всех, и охотники были посрамлены.
А теперь на стене храма перед ним был одинокий слон и, видать, тот самый, выросший мудрый слонёнок.
Максим Никифорович снимал размеры Георгиевского собора, уже зная его историю.
Храм был построен давно, но непрочно, поэтому он рухнул, превратившись в груду камней.
Его восстановили, но камни были перепутаны. Лица святых перепутались, орнамент был нарушен, а слон вознёсся и теперь трубил гордо, оповещая о чём-то, чего Максим Никифорович не слышал.
Приезжий художник жил в простой избе, – несмотря на летний зной, внутри сруба было прохладно. Пахло нагретым деревом и деревенской пылью, потому что большой старый город был теперь похож на деревню. Среди невостребованных камней, поросших травой, паслись козы.
Поутру Максим Никифорович пил молоко этих коз с мягким хлебом, а потом отправлялся зарисовывать и измерять храм.
И в какой-то момент он понял, что в самом храме заключено послание.
Храм был Вавилонской башней, рухнувшей когда-то по велению свыше, и язык послания смешался, как языки народов, перепутанные во времена строительства башни. Теперь он был сложен заново, но послание осталось, только скрытое в его стенах.
За малую копеечку он договорился с плотником, чтобы тот наделал ему деревянных кубиков. Плотник воспринимал это как чудачество приезжего барина. Кубики были для него детской игрушкой, а для Максима Никифоровича – частями послания.
Он сидел в избе и составлял из разрисованных кубиков храм заново. Святые занимали свои места, и только слон был непокорен. Деревянный брусок с нарисованным слоном кочевал из стены в стену, но не мог занять своё место.