Упс. 33 несчастья - стр. 4
Я перестала быть безропотной овцой, к которой они привыкли. Прямо заявила, что не выйду замуж за незнакомца только потому, что они жаждут этого. Пусть он для начала хотя бы попытается завоевать мое сердце. Это заявление оказалось крамольным. Как? Нашему дому оказали великую честь, а неблагодарная девчонка ставит глупые условия? Я не догадывалась, что мой бунт обернется заточением.
Вздохнув, я положила миниатюру на дно шкатулки и завалила ее подарками от жениха. Через неделю я вырвусь на свободу.
Утром меня разбудила служанка. Ритти сдернула с меня одеяло, но я накрыла голову подушкой, не желая вставать.
– Леди Амари, поднимайтесь. Госпожа еще ночью отправила слуг к швеям. Они приехали и собираются снять с вас мерки.
Глаза моментально открылись. Я выхватила из рук горничной платье и быстро напялила его на себя. Стыдно показываться перед чужими в драной ночной сорочке. В платье я выглядела гораздо лучше. Правда, и с ним не все было в порядке – подол едва прикрывал лодыжки. За три года я выросла, пусть и несильно.
Мама, вошедшая в комнату в компании услужливо улыбающихся женщин, сделала вид, что очень удивлена моим видом.
– Амари, детка, ты издеваешься? Что подумают люди? – и уже обращаясь к швеям, осуждающе качающим головами, добавила: – Никак не хочет расставаться с вещами, которые носила еще в детстве. Такая упрямица!
Она брезгливо взяла в руки тряпичную куклу, лежащую на кровати, и продемонстрировала всем, какая я дурочка. Мол, до сих пор играет в куклы.
Я дорожила Растрепой только потому, что через нее хотела понять характер прежней Амари. В пятнадцать лет мало какая девочка оставит у себя потрепанную вещь. Ее место должны занять изысканные куклы. Такие у меня были. Я видела их в чулане, куда сносилось все ненужное или поломанное. Но меня, подростка, почему-то интересовала лишь эта. В ветхом платье, со спутавшимися нитяными волосами, с лицом, на котором выгорели краски.
Еще одна загадка из моего прошлого. Я чувствовала, что эта кукла много значила для меня. Рассматривая неумелые стежки на подоле, заштопанную дыру на рукаве, я видела себя, склонившуюся над игрушкой и пытающуюся хоть как-то сохранить ее. Можно было сделать новые волосы и сшить другое платье, но для меня прежней кукла почему-то была дорога в первозданном виде. Что это? Неужели я ассоциировала себя с Растрепой?
Но это сейчас я походила на нее, а до катастрофы меня баловали. Я могла судить об этом по обстановке в комнате, по вещам в гардеробе. Меня вдруг разлюбили. Как разбившуюся дорогую вазу, которую хоть и склеили, но уже не увидели в ней прежней красоты. Разочарование – вот то чувство, которое испытывала моя семья по отношению ко мне.
– Раздеть! – приказала мама, и явившиеся вместе с ней горничные стянули с меня платье вместе с нижней рубашкой.
Я едва успела прикрыть грудь. Напавшие на меня швеи – иного определения дать не могу, вертели мной, точно куклой. Я уже перестала сопротивляться и опустила руки. Лишь горящее лицо говорило о высшей степени моего смущения.
Все говорили, что я похожа на мать. Такого же пшеничного цвета волосы, вздернутый носик, голубые глаза. Единственное, что я взяла у папы – ко мне легко лип загар, отчего на носу и щеках с весны и до осени поселялись веснушки. Мама и брат были такими белокожими, что казалось, они сделаны из фарфора. Видимо, так сказывалась их холодность. Ни капли тепла и сочувствия даже к близким.