Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант) - стр. 16

Утверждение, что победоносный Рим сам был побежден греческим искусством, справедливо, хотя и стало избитой фразой. Те бессмертные писатели, которые и теперь вызывают восхищение у современной Европы, скоро стали любимыми темами изучения и образцами для подражания в Италии и западных провинциях. Но римляне не терпели, чтобы их изящные развлечения мешали проводить в жизнь простые и здравые принципы политики Рима. Признавая очарование греческого языка, они утверждали достоинство языка латинского и никогда не отступали от правила пользоваться только латынью в административных делах, как гражданских, так и военных. Эти два языка правили одновременно во всей империи, но каждый имел свою сферу влияния: греческий, естественно, стал языком науки, а латынь была официальным языком торговых сделок и делопроизводства. Те, кто занимался и литературой, и коммерцией, одинаково хорошо владели обоими, и в любой провинции было почти невозможно найти образованного человека, который не знал бы ни греческого, ни латыни.

Именно такие учреждения постепенно перемешали народы империи между собой, слив их в единый этнос, носивший имя римляне. Но внутри каждой провинции и каждой семьи все же оставалось несчастное сословие людей, которые несли на себе это общество как тяжелый груз и при этом не имели доли в его преимуществах. В свободных государствах Античности домашние рабы не имели никакой защиты от своенравия и суровости деспотизма. Эпохе идеальной устойчивости и уравновешенности Римской империи предшествовали времена насилия и грабежа. Масса рабов состояла по большей части из пленных варваров, которых захватывали тысячами во время удачных войн и продавали задешево. Привыкшие жить свободными, они нетерпеливо рвались сбросить свои цепи и отомстить за них. По отношению к таким внутренним врагам, чьи отчаянные восстания не раз ставили республику на край гибели, самые суровые законы и самое жестокое обращение, казалось, почти были оправданы великим законом самосохранения. Но когда основные народы Европы, Азии и Африки оказались объединены под сенью законов одного повелителя, другие страны стали далеко не таким щедрым источником получения рабов, и римлянам пришлось перейти к менее жестокому, но более скучному способу приращения их числа – размножению. В своих многочисленных семьях, особенно в своих сельских имениях, они поощряли браки своих рабов. Естественные чувства, привычки, привитые образованием, и обладание имуществом на особых правах зависимого собственника облегчали рабам тяжесть рабства. Жизнь раба стала цениться дороже, и, хотя его счастье по-прежнему зависело от нрава и обстоятельств жизни господина, человечность этого господина уже не сдерживалась страхом, а поощрялась пониманием собственных интересов. Этот прогресс нравов ускоряли добродетель или политический расчет императоров; в итоге Адриан и Антонины своими эдиктами распространили защищающую силу законов на эту самую отверженную часть человечества. Власть над жизнью и смертью рабов, которой долго обладали и часто злоупотребляли господа, была отнята у частных лиц и перешла к одним лишь судьям. Подземные тюрьмы были упразднены. Раб, получивший телесные повреждения или жестоко оскорбленный, мог подать жалобу на невыносимое обращение, и, если она оказывалась справедливой, получал либо свободу, либо менее жестокого господина.