Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант) - стр. 152

I. Современный инквизитор удивился бы, услышав о том, что представитель римских властей, которому сообщали, что кто-то из подсудных ему людей вступил в секту христиан, всегда давал знать об этом обвиняемому и предоставлял тому достаточно времени, чтобы уладить домашние дела и подготовиться к ответу за преступление, которое вменяли ему в вину. Если обвиненный сколько-нибудь сомневался в своей твердости, эта отсрочка давала ему возможность сохранить жизнь и честь с помощью бегства: он мог укрыться в каком-нибудь тайном убежище или в дальней провинции и терпеливо ждать возвращения покоя и безопасности. Эта мера, столь согласная с разумом, вскоре была разрешена согласно мнению и примеру самых святых епископов; кажется, ее мало кто осуждал, кроме монтанов, которые уклонились в ересь из-за строгой и упрямой приверженности старому учению[54].

II. Те наместники провинций, у кого усердие было слабее алчности, ввели в обиход продажу свидетельств (которые были прозваны «клевета») о том, что такой-то, чье имя указано в тексте, соблюдает законы и приносит жертвы римским богам. Добыв себе такой лживый документ, состоятельные и пугливые христиане получали возможность заставить молчать злобного доносчика и в какой-то мере примирить интересы своей безопасности и своей религии. Такая богохульная хитрость искупалась легким покаянием.

III. При каждом преследовании находилось много недостойных христиан, публично отрекавшихся от веры, которую до этого исповедовали, и подтверждавших искренность своего отречения положенными по закону сожжением ладана или принесением жертв. Некоторые из этих отступников сдавались при первом угрожающем предупреждении со стороны представителя властей, терпение других было сломлено многократными долгими пытками. Испуганный вид некоторых показывал, что в глубине души их мучила совесть, другие же шли к алтарю богов уверенно и охотно. Но это навязанное страхом притворство продолжалось ровно столько же времени, сколько существовала непосредственная угроза. Едва преследования утихали и становились менее суровыми, двери церквей начинала осаждать толпа возвращающихся и кающихся грешников, которые чувствовали отвращение к своему покорному поклонению идолам и – все горячо, но не все успешно – добивались, чтобы их вновь приняли в сообщество христиан.

IV. Несмотря на то что в общем случае христиан было предписано осуждать и наказывать, судьба этих сектантов при деспотической власти, управлявшей огромными территориями, все же должна была очень сильно зависеть от их собственного поведения, от особенностей момента, а также от характера верховного правителя и подчиненных ему начальников. Иногда религиозное рвение возбуждало, а благоразумие позволяло отвести или смягчить суеверную ярость язычников. Было много различных причин, побуждавших наместников провинций быть или более, или менее строгими при исполнении законов. Из этих причин самой веской была та, что они принимали во внимание не только официальные постановления, но и тайные намерения императора, один взгляд которого мог разжечь или потушить пламя гонения. Ранние христиане при каждом случайном суровом поступке с ними властей в какой-либо из разных частей империи жаловались на свои страдания и, возможно, преувеличивали их; но прославленное число в десять гонений было определено церковными писателями V века, которые яснее видели, в какие периоды времени от Нерона до Диоклетиана судьба была благосклонна к церкви, а в какие сурова. Первоначально им подсказала это число остроумная аналогия с десятью казнями египетскими и десятью трубами Апокалипсиса; рассматривая историческую правду под знаком веры в пророчества, они старательно выбрали среди царствований те, когда и в самом деле отношение к христианскому движению было самым враждебным. Но эти временные преследования только разжигали ослабевший было религиозный пыл и восстанавливали дисциплину среди верующих, а короткие периоды необычной суровости компенсировались гораздо более долгими днями покоя и безопасности. Равнодушие одних верховных владык и снисходительность других обеспечивали христианам терпимость к их вере, пусть не узаконенную, но фактическую и проявляемую открыто.