«Уолдо», «Неприятная профессия Джонатана Хога» и другие истории - стр. 7

Вот так малыш Уолдо впервые почувствовал вкус к умственному господству над взрослым человеком, который ему не родня и не прислуга, и Граймс был склонен считать этот случай началом долгого психологического процесса, по ходу которого Уолдо в конце концов начал рассматривать все человечество как своих слуг, как руки, которых ему недостает, руки, которыми он либо пользуется, либо может воспользоваться.

– Док, вы что, не в себе?

– А? Извини, отвлекся. Послушай, сынок, ты не должен быть слишком суров с Уолдо. Лично мне он не по душе. Но приходится принимать его таким, каков он есть.

– Вот вы и принимайте.

– Умолкни. Сам признал, что нуждаешься в его уме. Он не был бы гением, если бы не родился калекой. Ты его родителей не знал. Доброго десятка были люди, приятные, умные, но ничего особенного. И Уолдо одарен не в большей степени, чем они, но напрягать свои таланты, чтобы хоть чего-то добиться, ему пришлось намного больше. Ему приходится соображать, у него нет другого выхода.

– Согласен. Тысячу раз согласен, но с какой стати притом еще и ядом исходить? Талантливые люди в большинстве своем не таковы.

– А ты раскинь мозгами. Чтобы хоть чего-то добиться в своем положении, парню пришлось крепить волю и настраивать ум исключительно в одном направлении, ничьих иных соображений в расчет не принимая. Вот он и заделался невыносимым эгоистом. Чего еще от него ждать?

– Я бы… Да ладно, это не важно. Он нужен нам позарез, все дело в этом.

– Зачем?

Стивенс пустился в объяснения.

Наверное, уместно будет подчеркнуть, что проявления культуры – нравы, оценки, построение семьи, застольные обычаи, принятый образ жизни, методы обучения, учреждения, форма правления и так далее – жестко определяются хозяйственными потребностями наличествующей технологии. Хотя такое утверждение слишком расплывчато и в значительной степени упрощено, тем не менее бесспорно, что многие из неотъемлемых особенностей долгого мира, наступившего после конституционного возвышения Объединенных наций, своим происхождением обязаны технологическим методам, разработанным в тепличных условиях, поневоле созданных воюющими сторонами, вовлеченными в сражения сороковых годов. В преддверии той поры как ненаправленное, так и направленное излучение электромагнитной энергии, за небольшими исключениями, использовалось только в виде коммерческого радио. Даже телефонная связь осуществлялась почти всецело посредством соединения аппаратов с помощью металлических проводов. Если какой-нибудь житель Монтерея желал пообщаться с женой или деловым партнером, находящимися, скажем, в Бостоне, между ними через весь континент протягивался физически осязаемый медный нейрон.

Силовая энергоподача без проводов в ту пору была нереальной мечтой, живущей в воскресных развлекательных приложениях и комиксах.

Прежде чем было покончено с медной паутиной, что заплела весь континент, понадобился последовательный – впрочем, нет, не последовательный, а сложный параллельно-последовательный – прогресс во многих областях техники. Ненаправленное излучение энергии – штука экономически невыгодная, поэтому пришлось дожидаться открытия коаксиального луча, которое явилось следствием экономических ограничений времен Великой войны. Радиотелефон не мог заменить проводную связь до тех пор, пока микроволновая техника не проложила в эфире, так сказать, торной дороги. И даже после этого потребовалось изобретение прибора для настройки, с каким человек, ничего не понимающий в технике – скажем, десятилетний ребенок, – обращался бы с той же легкостью, с какой обращались с наборным телефонным диском, прибором, характерным для проводной связи общего пользования заканчивающейся эры.