«Уолдо», «Неприятная профессия Джонатана Хога» и другие истории - стр. 46
– Правда? Вот и славно.
– Но не нынче. Нынче мне надо присмотреть кое за кем. Несколько детишек простыли, перелом ноги со смещением, и, похоже, полиомиелит в округе прорезался. Так что раньше конца недели мне никак.
– Док, почему вы не откажетесь от общей практики? Ведь скучное же дело.
– И я так думал, когда был помоложе. Но примерно сорок лет назад перестал лечить болячки и начал лечить людей. И это доставляет мне радость.
Уолдо погрузился в оргию чтения, глотая трактаты по магии и близким темам с неимоверной быстротой. Раньше этими предметами он вообще не интересовался. Но теперь, когда велик оказался шанс, что в них можно почерпнуть что-то полезное, он, читая не просто так, а под определенным углом, нашел там очень много чего.
О некоем ином мире там упоминалось часто. Иногда его называли Иномиром, иногда малым миром. Будучи теперь убежден, что этим термином обозначается реально существующий, материальный континуум, отличный от нашего, Уолдо отчетливо видел, что многие мастера запретных искусств придерживались буквально той же точки зрения. И указывали, как можно использовать этот Иномир. Временами фантазировали, временами давали чисто практические советы.
Было совершенно очевидно, что по крайней мере девяносто процентов всей магии, а вероятно, и больше – это галиматья и чистой воды мистификация. Чувствовалось, что на мистификацию ловились даже профессионалы – им недоставало научного метода; они применяли однозначную логику так же неверно, как и двузначную логику устаревшего Спенсерова детерминизма, и речи не было о современной расширенной, многозначной логике.
Тем не менее там, где дело касалось рассуждений о концепции иного, отличного, но доступного мира, в законах контактозной, симпатической и гомеопатической магии[10] чувствовалась некая извращенная правота. Человек, имеющий доступ в иное пространство, вполне мог бы исповедовать логику, в которой объект способен «быть», «не быть» или «быть чем угодно иным» с одинаковой легкостью.
Какими бы бессмысленными или путаными ни представлялись магические обряды, восходящие к поре, когда это искусство находилось в общем пользовании, перечень его достижений выглядел впечатляюще. Это маги обнаружили кураре, дигиталис, хинин, гипноз и телепатию. Это маги Древнего Египта разработали гидравлические машины. Собственно, химия развилась из алхимии. Если уж на то пошло, многие современные науки своим происхождением обязаны колдунам. Наука отбросила все лишнее, пропустила сырой материал сквозь пресс двузначной логики и привела знание к формам, в которых оно стало доступно любому желающему.
К несчастью, та часть магии, которая оказалась несовместима с категориями, введенными методологией девятнадцатого века, была отброшена и отлучена от науки. Она приобрела дурную славу, была забыта и сохранилась лишь в виде басен и суеверий.
Поневоле закрадывалась мысль, что колдовство есть недоразвитое научное знание, отброшенное до того, как с ним удалось разобраться.
И все же проявления неопределенности, которыми характеризуются некоторые аспекты магии, те самые проявления, которые Уолдо начал теперь связывать с представлениями о гипотетическом дополнительном континууме, наблюдались достаточно часто и даже в наши времена. Свидетельства на эту тему оказывались поразительны для любого, кто подходил к ним без предубеждения: полтергейсты, камни, падающие с неба, явление материальных предметов из ничего во время спиритических сеансов, люди с дурным глазом, то есть, как теперь делается понятно, люди, по некоторым неясным причинам оказавшиеся средоточием неопределенности, дома с привидениями, странные возгорания, из тех, что когда-то связывали с саламандрами. Имелись сотни подобных случаев, записи о них были составлены тщательно и заверены, однако отвергнуты ортодоксальной наукой, объявлены «невозможными». С точки зрения известных закономерностей они и впрямь были невозможны; однако, если расценивать их с позиции наличия внешнего дополнительного континуума, они делались чем-то само собой разумеющимся, естественным.