Умные граждане – умное государство - стр. 55
Экономическая наука, хотя и зародилась ранее, в конце XIX века переживает огромный всплеск интереса: число учебных кафедр увеличилось девятикратно[277]. В 1880-х годах в Колумбийском университете появилось отделение «политических наук» (ранее этого термина не существовало) с целью «подготовки молодых людей для всех направлений гражданской государственной службы»[278]. В 1886 году вышел первый номер ежеквартального журнала Political Science Quarterly, освещавшего новости «политики как профессии»[279]. В Чикагском университете отделение политических наук открылось в 1900 году, на должность первого профессора в этой области был приглашен Чарлз Мерриам[280]. Именно Мерриаму и Вудро Вильсону[281] государственное управление обязано ростом интереса к себе как к самостоятельной профессии.
В начале 1930-х годов начали появляться школы государственного управления, где одновременно обучали применять политическую науку на практике и вели исследования в области управления. Примерно тогда же зародились термины «государственное (общественное) управление» и «государствоведение» (Staatswissenschaft). Спустя несколько десятилетий появились профессиональные организации, такие как Ассоциация анализа государственной политики и управления[282], Национальная ассоциация школ государственного управления[283] и Национальная академия государственного управления[284].
Профессиональные объединения дополнительно усиливали область, которая с момента своего возникновения черпала силу, авторитет и независимость из законов и правил, которые сама же и устанавливала. Каждая группа стремилась повысить статус своей гильдии, закрепиться в университетах, сформулировать строгие условия допуска в свои ряды, заложить научные основы работы и провести четкие, отсеивающие посторонних границы.
C учетом новообретенной значимости и в надежде упрочить свое место в профессиональном мире, социологам приходилось демонстрировать, что их наука обеспечивает какую-то степень достоверности. Поэтому они последовательно отстаивали научный объективизм как одну из своих методологических норм. С появлением социальных наук о поведении – психологии и социальной психологии – исследователи с удвоенной энергией принялись крепить профессиональную репутацию своих молодых дисциплин, подтверждая их право на существование наблюдаемостью и измеримостью изучаемых феноменов[285].
Все очевиднее становилась необходимость в эмпирических исследованиях человеческого поведения, в том числе политического. Исследователь истории идей Эдвард Перселл-младший описывает это так:
Первая мировая война ускорила движение к новому объективизму – во время войны много социологов работало на правительство, помогая централизованно контролировать и планировать управление совокупными усилиями нации[286].
Этот новый научный подход, особенно профессионализация психологии и психиатрии, а также популярность фрейдизма неявным образом бросали вызов некоторым важным постулатам демократической теории, а именно – тезисам о рациональности человеческой природы и о способности народа управлять государством. Чтобы утратить веру в рациональность человечества, многим хватило Первой мировой войны. На фоне популяризации фрейдовской психосексуальности и лебоновской теории коллективной эмоциональности и поведения толпы совершенно не удивительно, что поколение современных им политологов критически пересматривало демократические идеалы более ранней и «простодушной» эпохи.