Умница для авантюриста - стр. 22

Блеснула лента реки. Здесь она спокойнее и у̀же. Закладываю вираж и останавливаюсь. Мужчина встаёт первым, срывает шлем с головы, ерошит тёмные волосы и падает в траву. Вид у него блаженный, словно он хлебнул лишку вина.

Я могу его понять. Наверное, выгляжу также. Снимаю шлем и присаживаюсь рядом. Поправляю волосы и смотрю на реку. Какое-то время молчим, заворожённые природой. Гудят пчёлы, слышен всплеск – наверное, рыба бьёт хвостом где-то там, в переменчивых водах Мельты.

– Почему «превращу в крысу»? – спрашивает вдруг мистер Гесс, и я вздрагиваю. Удивительный мужчина: из всех невероятных вопросов он выбирает самый неожиданный.

Я пожимаю плечами, продолжая пялиться на реку.

– Мы с Эдди росли вместе. Наверное, он и близнецы Идволдсоны – единственные мои друзья. Я слишком часто говорю фразу про крысу, чтобы придавать ей значение.

Мистер Гесс срывает травинку, рассматривает с видом юного ботаника колосок, а затем пробует стебелёк на вкус. Он похож на первооткрывателя, которому всё ново и интересно.

– И всё же?

Я вздыхаю. Дался ему Монтифер и моя крыса.

– Нам было, наверное, лет по восемь, когда я, осмелившись, наконец-то упрекнула отца за данное мне имя. Эренифация – так звали мою прабабку. Я не могла её знать, а в душе папы она оставила неизгладимый след. Он сказал, что мир не знал лучшей бабушки.

Он вырос в её доме, когда не стало его родителей. Уверял, что более доброго человека не найти, хоть обойди весь свет. Смеясь, вспомнил, что бабуля Эри – так он ласково её называл – слыла оригиналкой и не вписывалась в местное общество вечно надутых клуш и матрон.

– Кого-то это мне напоминает, – бормочет мужчина, но я предпочитаю не поддаваться на провокации и делаю вид, что не слышу его слова.

– Папа вспоминал, что Эри называла себя доброй волшебницей. Утверждала, что в ней живёт дар далёких предков и, шутя, просила отца, если у него родится девочка, непременно назвал дочь в её честь. Насколько я поняла, она вдалбливала эту мысль ему исподволь долгие годы, и когда я появилась на свет, то сразу же обрела сомнительное наследство – имя прабабки Эри.

Хищник почему-то оживляется, словно я не скучную семейную историю рассказала, а поведала шедевральную легенду. Он сел и подался вперёд, жадно ловя каждое слово.

– И как связана крыса с этим рассказом? – интересуется вкрадчиво. Надо же: глаза горят, черты заострились, словно он почуял дичь в кустах. Жаль, поохотиться ему не суждено.

– Историю наследства слышал и Эдди. Наверное, без его поддержки, я бы никогда не решилась допрашивать отца. Эдди тогда знатно повеселился. Сказал, что бабка вместе с именем передала мне волшебный дар, и теперь я могу творить чудеса, поднимать из могил мёртвых, оживлять покойников, метать громы и молнии, превращать воду в вино. И тогда, разозлившись, я впервые выкрикнула: «Превращу в крысу!».

Как вы понимаете, ничего подобного делать я не умею, а эта фраза стала некоей привычкой. Когда Эдди меня достаёт, я обещаю превратить его в грызуна. Он привык. Я привыкла. Детская игра – не более. Но когда я произношу эти слова, как бы подаю сигнал, что Эдди зарывается, а я сержусь.

– Надо же, – о, мой Бог! Он улыбается. Причём это не снисходительная улыбка или усмешка, а чистой воды удовольствие, словно только что он единолично слопал торт миссис Фредкин. – А вы никогда не задумывались, что в этом может быть правда?