Улыбки и усмешки - стр. 6
И вот как-то на улице в присутствии толпы один из местных богатеев-самодуров взялся бранить и поносить Державина. Гаврила Романыч спокойно выслушал хмельного помещика, глядя на его лысину (тот взопрел от возбуждения и даже парик снял), а затем сказал:
– Над тобой смеяться я не стану. А вот волосы твои похвалю: они правильно поступили, сбежав с такой глупой головы!
Тамбовский поэт и журналист Г. (ныне покойный) славился своими приколами, совершёнными в хорошем подшофе. Однажды, к примеру, он после изрядного застолья ехал в троллейбусе домой. Народу, несмотря на поздний час, хватало – возникло естественное желание пообщаться.
– Товарищи, а погодка-то?
Все молчат, отворачиваются.
– А луна-то какая – красотища! – не унимается Г.
Ему опять никто не отвечает.
– Ну, раз никого нет, – расстёгивает он ширинку, – тогда я отолью…
А вот с известным тамбовским поэтом Аркадием М. сама жизнь-злодейка постоянно творит приколы. Дело в том, что Аркадия чрезмерно возлюбила наша доблестная милиция: стоит поэту выпить чуток – обязательно привяжется. Дело доходит иной раз в прямом смысле слова до анекдотов.
Не так давно, к примеру, его опубликовали в Москве в коллективном сборнике. Собрался Аркадий в первопрестольную за гонорарием. Только в вагон сел, тут же достал припасённую бутылочку и вознамерился на радостях клюкнуть. Откуда ни возьмись – два сержанта: пожурили, бутылку отобрали, протокол составили и штрафанули.
В столице Аркадий гонорар (и довольно приличный по нашим временам) получил, в ресторане Дома литераторов его обмыл и к Павелецкому вокзалу, как и положено поэту, на тачке подкатил. Билет купил, а до поезда еще часа четыре, и пива хочется. Взял наш Аркадий пару «Жигулёвского», устроился скромно на ступенечках и попивать-смаковать принялся. А патрульным, опять же двум сержантам, возьми это и не понравься: ведь Аркадий развалился в позе отдыхающего Нерона со своими двумя бутылками аккурат перед главным парадным входом в вокзал. Ему же на людях хотелось пивка попить!
Доставили тамбовского пиита в дежурку, подержали час в клетке-загородке вместе с проститутками и наркоманами, оштрафовали и выпустили.
Идёт Аркадий по улице Кожевнической обратно к Павелецкому, ругается, конечно, от души и вслух, а навстречу новый патруль:
– Пройдёмте, гражданин!
– Помилуйте, – взмолился бедный Аркадий, – да я от вас только!..
Ничего не хотят слушать «менты поганые»: скрутили поэта и доставили по назначению. Протокол составили. Оштрафовали.
Опять плетётся Аркадий к родимому вокзалу, чуть не плачет. Дабы успокоиться, свернул к ближайшему ларёчку-комку, принял кой-чего на грудь и пивка сверху добавил. Присмотрел и укромное местечко неподалёку, чтобы прежнее пивко отцедить…
И пристроиться толком не успел, как его опять хватают, опять пытаются руки ему выкручивать, куда-то тащить хотят… Мать честная, да сколько ж этих патрулей в Москве-матушке!? И опять Аркадию М. пришлось уплачивать штраф – благо гонорарные деньги ещё не все иссякли…
Ну уж на этот раз он к вокзалу взялся вдоль стен и заборов пробираться, совсем молча и поминутно крестясь. До отхода поезда оставалось полчаса. Аркадий уже на перрон выруливал, уже родимый 31-й скорый узрел, как вдруг увидел впереди двух людей в милицейской форме. Они направлялись прямо к нему, к Аркадию…