Улей - стр. 55
– Ух… – со смехом выдыхает Литвин. – Крути еще раз. Тит не играет.
– Кто сказал? – чересчур злобно обрывает его Титов.
– Ты никогда не играл.
Смотрит на Исаеву так, словно убить ее готов. Какое еще «словно»? Готов.
– Я всегда могу начать.
Говорит это и не двигается с места, поэтому Ева вынуждена снова проявлять инициативу. Она поднимается на ноги и медленно приближается к тумбе, на которой Титов сидит. Встает между его разведенными коленями и тут же чувствует, как он стискивает ее ноги.
Он намеренно не касается ее руками, ибо первым его порывом есть желание схватить ее за шею. Сжимает кулаки и цепенеет.
Когда Ева тянется к нему губами, ноздри Адама резко расширяются и втягивают воздух. Ее запах.
Она пробивает током, едва лишь касаясь его рта мягкими пухлыми губами. В груди Адама распространяется парализующее напряжение, а под кожей проходит раскаленная волна.
А затем следует резкое обесточивание. Ева отстраняется назад, обрывая этот недопоцелуй на низком старте.
– Прости, Адам. Не могу себя пересилить, – утирает губы тыльной стороной ладони. – Слишком тебя ненавижу, чтобы целовать.
Она широко усмехается, а Титов ощущает, как тяжело вздымается его грудь при каждом вдохе и выходе, как неистово скачет его пульс и что-то тревожно бьется в самом центре грудной клетки.
Его никогда не отвергали.
Стремясь скрыть свое уязвленное самолюбие, Адам хрипло смеется. Слегка откидывая голову назад, окидывает Еву насмешливым взглядом.
– Слишком, говоришь? О, поверь, Эва, это еще не слишком. «Слишком» будет сейчас.
Отталкивая ее, Титов спрыгивая с тумбы. Размашисто шагает в угол зала к музыкальной установке. Литвин и еще два их однокурсника плетутся следом. Останавливаясь, все четверо смотрят на Еву с прищуром голодных тварей. И в ее сознании впервые закрадывается тревожная мысль: Титов – ловец, она – жертва.
В основе этого вечера лежит отнюдь не развлечение.
Он берет в руки микрофон, и Исаева невольно прикрывает глаза.
– Пришло время короновать нашу Харли Квинн, – зычно объявляет Адам. – Она неспроста выбрала для себя этот образ.
Перекат голосов стремится к нулевой отметке, когда из динамиков раздается голос Евы.
– Я устала, – зло кричит она с записи. – Перестаньте меня исследовать! Я не больна!
– Ева, я не говорил, что ты больна, – мягкий голос Антона Эдуардовича едва не разрывает ее барабанные перепонки. – У тебя… есть определенные проблемы. Гиперактивность вызывает постоянное чувство тревоги, импульсивность, аффективные расстройства, нарушает твой сон… Я хочу помочь тебе.
– Меня все устраивает. Я не больна, – цедит Исаева.
– Ева… Ты не делаешь ничего, что в действительности приносит тебе удовольствие. Все с подтекстом, со стремлением кого-нибудь ранить и… привлечь к себе внимание.
– Что это значит, черт возьми?
– У тебя синдром дефицита внимания.
Ее сердце никогда ранее не билось так сильно, как в эту растянувшуюся, подобно пересохшей резине, минуту.
Что может чувствовать человек, когда его тщательно скрываемый секрет выставляют на всеобщее обозрение? Первой волной накрывает паника. После осознания завершенности процесса приходит чистейший гнев.
Исаева подбегает к Титову и с сумасшедшей злобой хлещет его по щеке. Улыбка сходит с его лица, а глаза загораются ответной яростью. Адам хватает ее за плечи, с силой вцепляясь пальцами в бледную кожу. Шарпает, как тряпичную куклу, но Ева даже не кривится. С размаху бьет его лбом в переносицу, следом, молниеносно, ребром ладони – в живот и грудную клетку. Титов болезненно морщится и яростно отшвыривает ее в чьи-то сильные руки. Они ловят Еву и крепко удерживают поверх плеч. Но она лягается, кричит и рычит, пытаясь вырваться.