Улей - стр. 47
– Что за странный вопрос? – хрипло смеется Диана. Отстраненно поглядывает на циферблат наручных часов и хмурится. – Знаешь, у меня времени сегодня совсем в обрез…
– Кто я? – грубо чеканит, обращая взгляд к отцу. – Кто я есть? И есть ли «я» вообще?
– Адам…
– Откуда это имя, папа? Я думал, что у меня есть хоть что-то… – издает горький смешок и резко склоняется над столом. Сверлит отца взглядом. – Я внушал сотням и тысячам, кто такой Адам Титов. Я был им! Я гордился тем, кто я есть. А сейчас… Оказывается, я и не Титов вовсе. Что у меня осталось, папа? Что из громкого «Титов Адам Терентьевич» мое? Скажи мне, черт возьми!
Сцепленные ладони Дианы с глухим стуком опускаются на стеклянную поверхность стола, и Адам молниеносно следует за ней взглядом. Видит полнейшее замешательство на миловидном лице женщины и осознает, что она выпадает из их диалога по причинам своей неосведомленности и бесполезности.
Тогда он устремляет свой пристальный взор на дядю Марка. Обрывки далеких воспоминаний раздирают его сознание.
«Он весь в отца! Из него ничего не выйдет!»
«Все бесполезно, Терентий. Гены пальцем не размажешь».
– Не молчи, – подернутый отчаянием взгляд теряет свою уверенность, невзирая на то, что голос звучит твердо. – Говори, дядя. Я же знаю, тебе есть, что сказать.
Квадратная челюсть мужчины выделяется отчетливее, когда он, в порыве откровенного недовольства, с силой стискивает зубы.
– Марк, – предупреждающе окликает брата Терентий Дмитриевич.
Тот отрывисто выдыхает и, прижимая к губам кулак, отводит взгляд в сторону.
– Это не моя история.
– Какого черта? Что вы скрываете?
– Ничего не скрываем. Ты – мой сын. Всегда был им, и всегда будешь.
Адам непреклонно качает головой.
– А вот я так больше не считаю. Мне нужна правда, а не твои дурацкие сантименты.
– Откуда эти мысли, Адам? – снова вступает в диалог Диана, будто ощущая, что его равновесие утекает, как сквозь пальцы вода. – Конечно же, ты – Титов, – не разделяя всеобщей нервозности, спокойно заявляет она и сжимает ладонь племянника своими теплыми руками.
Только на самом деле она не стремится понять его. Просто пытается приглушить его гнев. Адам не раз замечал в поведении Дианы подобные хитрости. Иногда он даже умышленно шел у нее на поводу. Но сейчас ему не до Дианы.
– Все не так просто, – смотрит на непробиваемо-страдальческую мину отца и снова задыхается злостью. – Кто я, папа? Ответь же мне, наконец!
– Я уже ответил. Ты – мой сын. Титов Адам Терентьевич.
Адам прикрывает глаза большим и указательным пальцами. Растирает их, скрипя зубами. А затем, шумно вдыхая через нос, с силой бьет ладонью по столу, вызывая гулкие вибрации по всему его периметру.
– Это ложь! Теперь я знаю. Господи, да как я сам не догадывался…
– Адам, прошу тебя…
– Не проси меня, чтобы я успокоился! Сейчас не проси. Ты не имеешь на это никакого права! Теперь-то я точно буду поступать так, как посчитаю нужным. Я не обязан держать перед тобой ответ!
– Не говори так, Адам. Ничего не изменилось…
– Я хочу знать, кто я есть…
– Ты – Титов, – ледяной тон Марка Дмитриевича каким-то невообразимым способом пригвождает всех присутствующих к местам. Вынуждает замолчать и застыть в оцепенении. – Адамом тебя назвал Терентий. Он же был первым, кто взял тебя на руки. Но он действительно не приходится тебе биологическим отцом. Это часть той правды, которая тебе нужна.