Улей - стр. 34
– Мы не друзья, – грубо отрезает парень.
– И никогда ими не станем, – горячо настаивает Ева. – Даже если я мертвой лягу, не приходи ко мне, Титов. Останься за чертой, – заключает сделку с монстром и с собственной безумной натурой.
– Не приду, – легко обещает он ей.
– Хорошо, – выдыхает Исаева с облегчением. Отставив пиво на столешницу позади себя, берет Адама за руку. – А теперь послушай, каким будет твое испытание.
– Субъект. Информация. Действие, – равнодушно внимает ее указаниям Титов.
– Павел Исаев. Двадцать девятое октября, морской бизнес-центр. Знакомство, – решительно выпаливает девушка, и безразличие Адама сменяется коварной ухмылкой.
Склоняясь, он задумчиво перебирает выбившуюся прядь ее волос.
– По рукам?
– По рукам, аномальная моя.
Беспечные, неуравновешенные, аморальные дети.
Они еще не осознают, что этим вечером запустили цепь чудовищных непоправимых ошибок. Они еще не знают, что этой ночью умрет чья-то маленькая мечта, ставшая первой жертвой их развлечений.
Они еще не ведают, что спустя каких-то сорок два часа своими опрометчивыми действиями потревожат настоящего дьявола.
Глава 4
Услышь меня и вытащи из омута.Веди в мой вымышленный город, вымощенный золотом.© Oxxxymiron
День четырнадцатый.
– Папа! Пап…, – прилагая все усилия, Ева тянет на себя тяжелые дубовые двери отцовского кабинета. На мгновение нерешительно застывает в проеме. Отец не позволяет ей входит в свою святыню, но сейчас, когда мама в отъезде, девочке тоскливо и очень страшно. – Папочка…
Сминая в руках ночную сорочку, осторожно ступает в слабоосвещенную комнату. Вздрагивает, едва босые ступни касаются сверкающего пола. Черный мрамор пронизывает маленькие ножки ледяными шпорами, словно напоминая Еве, что ей здесь не будут рады.
Оглядывая помещение, девочка тоненько вскрикивает и тут же зажимает рот ладошкой, чтобы сдержать рвущийся из груди вопль.
Будто завороженная, смотрит, как узкая красная струйка шустро бежит по роскошному половому покрытию. Липким слабым теплом лижет детские пальчики и огибает пяточки. Страх, омерзение и полнейшее замешательство искажают миловидное личико Евы. Ее губы дрожат, пока глаза следуют вглубь помещения в поисках источника грязной лужицы.
Сердце с ужасом врезается в грудную клетку, колотится об нее, будто до безумия взбудораженная птица.
Густая алая жидкость скорым ручейком вытекает из лобового отверстия распростертого на полу человека. Еву пугают не столько рана и вид крови, сколько неподвижные пустые глаза мужчины.
– Ева? Что ты здесь делаешь? – слышит гневный голос отца.
Павел Алексеевич хватает ее за плечи и пытается развернуть к себе. Но девочка, словно упрямый бесенок, уклоняется и вертится, не желая отрывать взгляд от потухших человеческих глаз.
– Что случилось с этим человеком, папочка? – взволнованным шепотом спрашивает Ева.
– Ничего, – выплевывает Исаев и встряхивает дочь, будто тряпичную куклу, насильственно разворачивая ее к себе.
Всматривается в искаженное ужасом детское личико недовольным взглядом.
– Этот человек мертв? Ему больно?
Тонкий голосок Евы со звоном отлетает от высоких стен помещения и извлекает наружу то, что Исаев всеми правдами и неправдами пытается скрыть. Сражаясь с подспудным желанием накричать на дочь и силой заставить ее молчать, он вынужденно ищет слова утешения, способные успокоить детский пытливый мозг.