Улей 2 - стр. 29

– Значит, ты довольна? – подталкивает к самому краю обрыва.

– Конечно, – со свистом выпаливает, пока дрожь, как полноправная хозяйка, курсирует по ее тонкой коже. – Извини, если рассчитывал, что я заплачу.

Горло сдавливает ком, заставляя снова взять паузу. Сдержанность и лаконичность никогда не были присущи Исаевой. Но сейчас ей элементарно не хватает дыхания на длинные изящные речи.

– Я не хочу, чтобы ты плакала, – тихо признается Адам.

– Прекрасно.

Только на самом деле Ева не оценивает это заявление серьезно. Она слишком сосредоточена на своем самообладании.

Ее стойкость поражает. Титов всматривается в ее глаза, стараясь отыскать там ее истинные чувства. Потому что впервые за все время их знакомства Исаева не очень убедительна в своей лжи. Или, может быть, ему просто хочется так думать.

– А ты доволен?

Взгляд потухший, но она не сдается.

Адам замечает, как дрожание ее коленей приводит в движение лежащие на них сжатые в кулаки руки. Прикрывая веки, совершает глубокий медленный вдох. Запирая в себе проклятое желание обнять и успокоить Еву, крепко сцепляет зубы.

Дышит равномерно, через нос.

Ни длинная пауза, ни фильтрация мыслей, ни разумные убеждения, никакая бл*дская дыхательная фигня – ничто из этого не срабатывает.

Запоздало осознает, что при любом, и даже самом хр*новом для него раскладе, не хочет, чтобы ей было больно. Протягивает руку к ее щеке, несмело касаясь, задерживает дыхание. Смягчает  направленный на девушку взгляд.

«Только ты, Эва»

«Только твой»

«Черт возьми…»

Какая тупость! Ему стоит предпринять что-то до того, как он начнет извергать эту дрянь и уже не сможет остановиться.

«Давай! Солги ей, что ты не сломлен, что не изорваны вены, и сердце твое – кремень»

– Это конец, Ева. Больше никаких заданий. Игра закончена.

[1] Запись из зачетной книги, в порядке написания: название предмета, количество учебных часов, ФИО преподавателя, оценка, дата.

15. 15

– В смысле? – растерявшись, ненароком ослабляет нити самоконтроля. – Почему?

– Потому что я не хочу больше.

«Я не хочу больше…»

Звучит равносильно фразе «ты мне надоела».

«Ну… это очень-очень больно»

– Значит, ты… спал с ней? – последнюю часть предложения произносит совсем тихо, практически шепотом.

– Какая теперь разница, Эва? Я выполнил твое задание. В этом суть.

Непрерывный нарастающий гул в голове Евы сменяется частым резким писком. А затем – неизбежный оглушающий взрыв.

Ее прорывает.

– Я ненавижу тебя, Адам! Запомни это, мать твою, навсегда! И… Оставь для других свои дебильные игры!

Отворачивается к окну. Чтобы Титов не понял по глазам: внутри она умирает.

Распахивая дверь, выходит из салона, в надежде, что холодный воздух остудит и успокоит объятую пламенем кожу. Когда этого не происходит, у нее возникает серьезное желание лечь и прижаться щекой к асфальту. Если бы Адам не смотрел ей вслед, она бы определенно так и сделала.

Бредет к дому, практически не видя дороги. По памяти.

– Слезы – удел слабаков, Ева.

– Я больше не заплачу. Обещаю, папочка! Я больше не заплачу. Только не закрывай меня в этой комнате. Только не здесь…

– Обещаешь, значит. Я хочу, чтобы ты выросла сильной. А сильные люди не плачут.

– Обещаю, папочка.

Но сейчас она плачет. Не справляясь с выжигающей душу болью, льет слезы. Все эти громкие слова о любви – сумасшедший бред! И ведь столько дураков нашли в ней что-то недосягаемо прекрасное. Выжили из ума и распространили споры своей болезни по всему миру. Теперь Ева презирала каждого из них! Это самое дерьмовое чувство, которое она когда-либо испытывала. Какое же безумие – желать затеряться в толпе этих слепых дураков!