Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - стр. 33
Народ приносил присягу Директории. На другой день около 12 часов дня поднялась тревога. Все население местечка стремглав бежало на самую высокую гору, откуда открывался вид на Днепр и на далекие просторы. Взобрались на гору и мы.
Словно белые лебеди, плавно неслись один за другим по реке, уже значительно выше Плютов, пароходы… Вспомнились дивные, трогательные описания норвежских писателей о последних пароходах, покидающих перед наступлением зимы маленькие норвежские города с замерзающими фиордами.
Скоро все объяснилось. Из Киева, оказывается, пришел «бронированный», как говорили в толпе, пароход. С парохода дали залп по берегу, после чего казаки, охранявшие пароходы, разбежались. А так как, по недосмотру повстанцев, все пароходы все время не тушили огня и стояли на парах, то все случившееся представлялось ясным.
Позже, в Киеве, я узнал, что пароходные общества и частные пароходовладельцы, желая спасти свое имущество, пригласили безработных в то время немецких солдат помочь им, и те, за хорошее вознаграждение, выполнили всю эту операцию.
По реке уже шел лед, и для судеб восстания было безразлично, где зазимуют эти пароходы – в Плютах или в Киеве. Но было нечто отнюдь не безразличное во всей этой истории.
Разнесся слух, что выпущенным с парохода залпом ранен один казак. Так и не знаю, соответствовало ли это действительности. Но слух о пролитой крови пьянил и возбуждал повстанцев.
Тут же вдруг показался аэроплан, прилетевший из Киева, и стал кружиться над местечком… Толпа разбежалась. Но тревога оказалась напрасной. Аэроплан вскоре улетел, не бросивши ни одной бомбы.
В пятом часу дня мы решили пойти в штаб посовещаться о нашей дальнейшей судьбе. Когда же Орлов обратился ко мне за советом, не пойти ли и ему вместе с нами, я, к сожалению, ответил утвердительно.
На большой площади, у здания штаба, кишела огромная толпа. Снова в рядах повстанцев мелькнули подозрительные лица. То были, несомненно, представители той накипи, которая стала облипать в эти дни первоначальное, здоровое ядро, первые кадры восстания.
Вдруг от толпы отделилось несколько человек, которые окружили Орлова и с криками «кровопийца», «довольно сосал мужицкую кровь» и т. д. куда-то его потащили.
Раскаяние, что я дал Орлову такой неудачный совет, а может быть, и профессионально создавшаяся привычка правозаступничества толкнули меня на весьма опрометчивый шаг – я бросился вдогонку за Орловым, вступился за него. Начались угрозы по моему адресу. Но тут подоспели знакомые из штаба. Из толпы раздались возгласы – «да это из тех, что ехали к французам, это свои, они за нас». Очевидно, весть о делегации, поехавшей в Яссы, стала известной и широко распространилась в Триполье, в связи с нашим пребыванием.
Меня и Фещенко оставили в покое, Орлова же повели в здание штаба. Это уже было гарантией, что над ним не учинят, по крайней мере, самосуда. И я уже не жалел о том, что вмешался в это дело.
Штаб должен был считаться с толпою и продержал Орлова довольно долго в заточении. О его освобождении я узнал значительно позже, в Киеве, от него самого.
Наступившая ночь оказалась самой тяжелой, самой страшной частью нашего злополучного путешествия. Около 10 часов вечера в квартиру Половинчиков ввалились три пьяных солдата и потребовали от нас всех предъявления документов. Особенно долго они рассматривали почему-то мой паспорт. В конце концов они заявили, что заберут его. Тогда Фещенко-Чоповский прикрикнул на них и потребовал в свою очередь от них предъявления ордера от штаба на предмет проверки документов. Солдаты несколько смутились, паспорта моего не взяли, но, уходя, заявили, что еще возвратятся… У меня мелькнула мысль о том, не пало ли на меня подозрение в прикосновенности к истории с пароходами. Имя моего отца было в течение 50 лет связано с днепровским пароходством, как бывшего пароходовладельца и засим бессменного директора пароходных обществ. Я также состоял одно время юрисконсультом пароходных обществ… Час от часу становилось не легче…