Украина и политика Антанты. Записки еврея и гражданина - стр. 23
Совместная напряженная работа и дружеские, интимные отношения, установившиеся между членами Генерального суда, останутся навсегда в памяти нас всех, судей первого призыва.
Прокурорский надзор, представленный покойным украинским судебным деятелем и писателем Марковичем, покойным Вязловым, бывшим членом I Государственной думы, и Тихомировым – способным и весьма сведущим юристом, – составлял вместе с нами одну тесную семью. И не ощущалось никакого диссонанса в том, что все они говорили по-украински, я же один отвечал им по-русски… Но я уже освоился с украинским языком в достаточной мере, чтобы все понимать. Особенно красиво звучала украинская речь в устах С. П. Шелухина, пламенного оратора и одного из лучших знатоков языка.
Тесное общение делало свое дело, создавались взаимное понимание, доверие и глубокие симпатии.
В составе канцелярии Генерального суда были знатоки украинского языка. Они охотно переводили на украинский язык изготовляемые мною решения.
Тем не менее вопрос о языке был для меня такой же личною драмой, как и для всех тех, кто привык с детства говорить, писать и думать на русском языке. Для меня было ясно, что никогда мне не удастся достигнуть того совершенства в знании украинского языка, которое дано только тем, кто впитывает в себя каждый данный язык в детские или очень молодые годы. И только сознание, что на украинском языке говорит все крестьянское население, то есть подавляющее большинство населения Украины, то море, среди которого мы, жители городов, жили, заставляло примириться с личными лишениями и неудобствами, связанными с этим вопросом.
Одновременно назревала для меня другая личная драма, связанная с моим уходом в июне 1918 года из состава Трудовой народно-социалистической партии. Тяжело было расставаться с партией, во главе которой стояли Пешехонов и Мякотин… Но этого требовало от меня сознание моего долга, как еврея и уроженца Украины. И я послал заявление в Центральный комитет о моем выходе из комитета и партии.
В предыдущем изложении я не останавливался на всех тех событиях, которые являются общеизвестными или получили уже свое надлежащее освещение в печати. К такого рода общеизвестным фактам относится вопрос о персонально-национальной автономии и его разрешении Центральной радою, о министерствах для защиты прав меньшинств и т. д.
По весьма важному вопросу о выборах в украинское Учредительное собрание у меня нет, к сожалению, подробных материалов. И я ограничусь лишь установлением того факта, что на этих выборах украинские списки повсюду, за исключением, конечно, лишь больших городов со смешанным населением, получили еще более подавляющее количество голосов (от 80 до 90 %), чем на выборах во Всероссийское учредительное собрание.
Не вижу необходимости останавливаться и на подробностях переворота, который был совершен германским военным командованием, распустившим Центральную раду и передавшим власть гетману Скоропадскому. К тому же я был в момент этого переворота лишь судьею и еще не вступил в ряды украинской партии социал-федералистов, а потому не стоял еще столь близко к этим событиям, чтобы считать свое суждение о них в достаточной мере компетентным.
Скажу лишь, что позиция бойкота, занятая всеми украинскими партиями по отношению к свершившемуся факту, представлялась мне ошибочною. Прямой отказ левых украинских партий от участия в правительстве и колебания средних групп (социал-федералистов) привели к тому, что и Скоропадский, и германское Верховное командование стали искать опоры в российских политических партиях. И хотя в первом кабинете и оказались Василенко и Чубинский, весьма близкие украинским кругам своим прошлым, но они являлись в это время представителями Всероссийской партии народной свободы, в рядах которой даже вопрос о федерации был еще весьма спорным для большинства партии.