Уходит век - стр. 25

– Ийэх, соленая вода!

Но припев как раз сочинил не я, припев был, существовал ранее, как и вся песня «Соленая вода», написанная неизвестными мне законными советскими авторами. Я лишь переделал ее с матросского на курсантский лад. Но факт оставался фактом: я сочинил, а моя рота пела.

Мне нравился процесс сочинения стихов: попадание в рифму и попадание в ритм. Природа, обнеся меня музыкальным слухом, не поскупилась на чувство ритма. Сначала я проверял себя: считал слоги, загибая пальцы, потом понял, что никогда не ошибаюсь. Сам процесс представлялся мне окутанным романтической дымкой. Я как бы смотрел на себя со стороны: вот я сижу в опустевшем классе, и шинель непременно накинута на плечи, и на меня сходит с небес вдохновение, и в глубине-то души я подозреваю, что когда-то в этом же самом Петергофе, вот так же, накинув на плечи шинель, сидел юнкер Миша Лермонтов…

До сих пор не знаю, что больше радует меня в творчестве: результат или процесс?

Само морское дело покрыто романтическим туманом, и чувство это – чувство романтики – воспитывалось и поддерживалось в нас всей системой партийно-политической работы. Никто из нас не задумывался о главном предназначении кораблей, на которых предстояло служить, о предназначении установленных на них орудий, торпедных аппаратов, глубинных бомб. В двадцать лет, даже выполнив стрелковое упражнение из автомата, не задумываешься о жизни и смерти. Романтический ветер сметает подробности. Под черными курсантскими бушлатами ровно бились сердца юношей, ведущих здоровый образ жизни. Но в черной стае случается белая ворона. Нашу белую ворону звали Борей Лукьяновым. Я созрел до новеллы о нем только годам к пятидесяти пяти…

Где, я спрашиваю, должна быть граница серьезности отношения к жизни? «Со всей серьезностью» – так говорится в назидательных документах. А я думаю: как – со всей? Чтобы ни капельки не осталось про запас? И чтобы серьезность заполнила все пространство, не оставив места легкомыслию?

Друзья мои, однокашники по военно-морскому училищу, капитаны разных рангов, теперь уже – в запасе. Я обращаюсь к вам мысленно вот с чем: вспомним, ребята, Борю Лукьянова, который не достиг лейтенантских погон, сошел на первом этапе многолетней гонки из-за своего слишком серьезного отношения к жизни.

Да нет, мы ведь тоже серьезно ко всему относились. Я помню первое свое дневальство по роте. Сон валил меня с ног, глаза слипались: я ведь не богатырь был – семнадцатилетний послевоенный заморыш, ростом в сто шестьдесят сантиметров. Но я бы умер с открытыми глазами, не сомкнув век, так твердо было убеждение, что вот охраняю сон ста двенадцати своих товарищей. Сон, стало быть, и жизнь. От возможной опасности. В 1950 году, в городе Петродворце, в курортной зоне…