Углицкое дело - стр. 28
И тут Маркел замолчал. Авдотья тоже молчала и только хмурилась. Тогда Маркел опять спросил:
– Где Влас?
– Ушел. Вот только что, – тихо сказала Авдотья.
– Ладно, – сказал Маркел. – Пусть так. Тогда, если его нет, сама рассказывай.
– О чем?
– О том, что здесь тогда, в тот день, было. И чем правдивее расскажешь, чем я скорее Власа твоего выгорожу. Потому что он мне показался. И вот на том крест! – и тут Маркел, повернувшись к образам, перекрестился. После чего опять посмотрел на Авдотью и уже не спросил, а велел:
– Говори.
Авдотья помолчала и сказала:
– А чего тут говорить! У нас всё чисто как в кринице. Мой Влас ни у кого вот столечко не взял ни разу! – и показала кончик ногтя.
– И что в этом хорошего? – спросил Маркел.
Авдотья прикусила губы, помолчала, а после продолжила:
– Я ему сразу говорила: не иди, Влас, в дьячки, не иди! У тебя же руки золотые, ты же какой мастер! А он кузнец, иголочник. Да у него иголки сами в шитье лезли! Мы же с его иголками беды не знали! А тут он говорит: а общество! А говорят: иди, Влас, к Ивану, ты же грамоту, Влас, знаешь, а кто еще, а некого, а ты, Влас, нас всех тогда спасешь, верим тебе, Влас, как себе! И он пошел в эти дьячки проклятые. А ремесло свое забросил!
И тут она замолчала и посмотрела на Маркела. А тот сказал:
– Я это знаю. Мне это еще в Москве было известно. А вот скажи, что здесь у вас было в субботу в пятнадцатый день, когда царевича на заднем дворе зарезанным нашли? Где тогда Влас был?! И ты в глаза мне смотри!
– Здесь был, – тихо ответила Авдотья. – Обедал. А после лег отдохнуть.
– А почему, когда в набат ударили, он никуда не побежал? Ему что, до царского добра никакого дела нет?! Гори, царское добро, так, что ли?!
– Нет, не гори, – чуть слышно сказала Авдотья. – Мы разве нехристи? А просто Влас был уставший и лег.
– Отчего уставший?
– От вина, – уже совсем чуть слышно сказала Авдотья.
– Как от вина! – грозно сказал Маркел. – Это же какое время еще было! А он же до этого на службе был! Да и кабак же был еще закрыт. Или вы тут сами вино курите?! – и с этими словами он даже привстал и очень громко принюхался.
– Спаси Господь! – воскликнула Авдотья. – Дурная баба сдуру ляпнула!
– Э! – сказал Маркел. – Дурная не дурная, а проговорилась. – Вот оно было как! Влас домой пришел пьян и завалился спать, а тут набат, а ему не до набата, он же был в тайной корчме, кто-то у вас здесь тайно корчемствует, добрых людей от кабака отводит, царевой казне чинит урон, а за это знаешь что бывает? Колесо!
Авдотья стояла молча, красная, не знала, куда девать руки. Маркел усмехнулся и сказал:
– Дура! Никогда на мужа, на господина своего, не ропщи и не наговаривай! А то: мой Влас, мой Влас, язык как помело, а как напьется, тогда совсем нет спасу! А ты что трезвая наговорила? Вот захочу и уморю вас под кнутом обоих!
Авдотья тяжело вздохнула, помолчала, потом несмело начала:
– Боярин…
– Я не боярин, – перебил ее Маркел. – Я стряпчий. Из Москвы.
– С пыточного двора? – не без яду спросила Авдотья.
– Нет, – сказал Маркел и усмехнулся. – С пыточного двора у нас Ефрем Могучий, а я из Разбойного приказа.
– Нам это всё едино, – сказала Авдотья.
– Э! Зря так говоришь! – сказал Маркел. – На пыточном дворе всех подряд пытают, а наш Разбойный приказ ищет только разбойников, а честных людей не трогает.