Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе - стр. 36

[24]

Юноша из богатой семьи страдает от тоски по возлюбленной – уличной проститутке, погибшей от руки Джека Потрошителя, и решается на путешествие во времени, чтобы самому убить злодея и предотвратить кончину девушки. Молодая эксцентричная аристократка из 1896 года отправляется на экскурсию в будущее, где по уши влюбляется в капитана повстанцев, отважно сражающегося с захватившими мировое господство автоматами. По Лондону средь бела дня разгуливает человек, расстреливающий мирных обывателей из еще не изобретенного оружия и сыплющий цитатами из еще не опубликованных книг. Три новеллы (впрочем, правильней, пожалуй, будет говорить не о новеллах, а о трех мини-романах, спрятанных под одной обложкой) объединены не только временем и местом действия – викторианской Англией, но и сквозным персонажем – писателем Гербертом Уэллсом. Да, тем самым Гербертом Уэллсом, который впервые описал машину времени, заронив в души современников неутолимый интерес к путешествиям в прошлое и будущее.

Роман Феликса Пальмы «Карта времени» (первый из заявленной «викторианской трилогии») – настоящее сокровище испанской литературы. За неполных три года его, невзирая на циклопический (более 600 страниц) объем, выпустили в Англии, Америке, Франции, Италии, Норвегии, Германии и еще бог знает где – до Индонезии включительно, причем суммарный тираж составил более трех миллионов экземпляров. Обычно такого рода успех приходится на долю очень качественного жанрового чтива – из испанцев сразу вспоминается Артуро Перес-Реверте, однако жанр «Карты времени» определить не так-то просто, а уж слово «чтиво» к ней и вовсе неприменимо, несмотря на энергичный сюжет и обаятельную манеру повествования: слишком уж сложно роман Пальмы устроен.

История, которая поначалу кажется простой и линейной, внезапно начинает закладывать самые причудливые хронологические петли. Обман множится на обман, каждое следующее событие аннулирует предыдущее, пути героев диковинным образом перекрещиваются – то в нашей эпохе, то в будущем, то в прошлом, а то и вовсе в каких-то фантомных параллельных мирах, порой отличающихся от нашего лишь мелкими частностями. Случайные детали задним числом вырастают до небес, а самая дичайшая мистификация внезапно оборачивается чистой правдой. Генри Джеймс, Герберт Уэллс и Брэм Стокер разгуливают по страницам романа, на равных общаясь с вымышленными персонажами, письма беспрепятственно ходят из одного столетия в другое, а ткань времени струится, шуршит и переливается прямо под пальцами изумленного читателя.

При этом самое удивительное, что по меньшей мере на две трети роман Пальмы не является фантастическим: все самые хитроумные временные загогулины получают в итоге вполне реалистическое, бытовое объяснение. И тем сильнее оказывается восторг, когда выясняется, что напоследок автор всё же приберег самое настоящее, не подлежащее рациональному истолкованию чудо, разом наполняющее все предшествующие события новым смыслом.

Словом, перед критиком, желающим дать своему читателю честную и взвешенную рекомендацию, встает резонный вопрос: что же делать со всем этим невероятным и захватывающим великолепием, как классифицировать, с чем сравнить? Первое, что приходит в голову, – это, разумеется, объявить роман Пальмы типовой постмодернистской игрушкой. В пользу подобного вывода говорит и его общая ретро-футуристическая стилистика, и легкое обращение с историческими фактами и персонажами, и изящный стилизованный язык, словно бы позаимствовавший многие черты у Диккенса, а то так и у самого Уэллса… Однако что-то противится этому простому и очевидному решению – слишком уж значительной видится тема, слишком глубокими, парадоксальными и важными авторские идеи о природе времени. И в этой ситуации остается один спасительный выход: а давайте подождем продолжения – может, после него станет понятнее?