Удивительные приключения рыбы-лоцмана: 150 000 слов о литературе - стр. 31

Если такую жизнь, наполненную постоянными временными и пространственными перескоками, можно назвать размеренной, то живет Агафонкин вполне размеренно. Иногда зависнет на пару недель или лет в особо полюбившейся эпохе (чего никто, кроме него, заметить, естественно, не может), иногда примет участие в какой-то войне, порой закрутит интрижку с красоткой былых времен, а порой как добропорядочный гражданин месяцами ходит на свою официальную работу – в Дом ветеранов сцены, где служит санитаром.

Словом, всё идет хорошо, пока однажды с Агафонкиным не случится то, чего курьеру надлежит беречься пуще смерти: во время очередной операции он потеряет бесценный артефакт – облупленную деревянную юлу, и всё его, с позволения сказать, будущее стремительно понесется под откос. Евразийский галлюциноз, пылкий роман с одной из обитательниц Дома ветеранов сцены (в ее цветущей молодости, разумеется), близкое знакомство с эсхатологической нечистью – библейскими Гогом и Магогом, якутский лепрозорий, Великая Степь эпохи Чингисхана – и герою, и читателю останется только судорожно хватать ртом воздух в краткие моменты между очередными головокружительными взлетами, мертвыми петлями и пике.

Братья Стругацкие пляшут у Радзинского бодрую кад-риль с Булгаковым (Гог и Магог в романе кривляются строго на манер Коровьева и Бегемота, отличаясь от последних исключительно тем, что «вечно хотят зла – его и совершают»), Владимир Орлов несется в лихом галопе с Николаем Гумилевым, а по краям сцены на подтанцовках перетаптываются фигуры уж вовсе неожиданные – от Толстого и Гегеля до нобелевской лауреатки Тони Моррисон. Скачок от пронзительной и старомодной нежности к гротескному шутовству занимает не более страницы, марш-бросок из ставки Чингисхана в дворянскую усадьбу XIX века и дальше, на плантацию американского Юга, – несколько строк.

Надо ли говорить, что подобного рода романы всегда заканчиваются разочаровывающе. Вроде бы, все концы сойдутся с концами, все фрагменты пазла, причудливо перетасованные во времени, с приятным щелчком лягут на свои места, герой сделает свой героический выбор и получит за него справедливое воздаяние, но подленькое ощущение, что ради такой простой развязки не стоило городить столь масштабный огород, всё же останется (правда, вместе с легким головокружением и приятной слабостью в ногах). Однако если вернуться к метафоре с американскими горками, подобный исход предсказуем и неизбежен: кто же лезет на аттракцион ради прозаического возвращения на платформу отправления. В этом деле важен процесс, а не итог.

[20]

В отличие от мира Олега Радзинского – воздушного, лишенного деталей, фактур и запахов, мир Вероники Кунгурцевой, созданный в ее первом взрослом романе «Девушка с веслом», обладает всеми чертами густой, плотной жизни класса «житуха». Что, впрочем, не делает его менее фантасмагоричным: книга Кунгурцевой – в сущности, та же сумасшедшая карусель из времени и пространства, что и у Радзинского, только куда более материальная, основательная и заземленная.

В перегретом предолимпиадном Сочи (в романе он фигурирует под именем Южной Столицы, но прообраз узнается без труда) мается от разнообразных бед недружная семья Кулаковых. Владимир Кулаков, отец семейства и журналист местной телестудии, теряет работу из-за происков мрачноватой секты, окопавшейся в студийной бухгалтерии и пользующейся странным покровительством начальства. Его бывшая жена Анна воюет со стройуправой, решившейся проложить шоссе по тому месту, где сейчас стоит Аннин дом. Старший сын Саша, нечестным путем изгнанный из института, коротает лето на чайных плантациях. И только младшая дочь, одиннадцатилетняя Варька, чувствует себя относительно спокойно, спрятавшись от всех внутренних и внешних неприятностей в кукольный мир аниме.