Ученик убийцы - стр. 25

Смарт и его команда исчезли, в этом не было никаких сомнений.

«А ведь до этого момента я не верила истории Оранжа, – задумалась Шеви. – Ни на секунду не верила. И даже не уверена, что верю сейчас».

Однако было невозможно отрицать, что ее напарник исчез – может, в червоточине, как было запланировано, а может, просто испарился под этими давно устаревшими лазерами.

«Об этом можешь поразмышлять потом, когда окажешься дома, в Малибу. А до тех пор – действуй, как профессионал».

Назначенные десять минут Шеви решила потратить на просмотр видеозаписи с главного пульта. Вдруг там найдется, что добавить к отчету. А потом, кто знает – есть ведь ничтожный, призрачный шанс, что Райли говорил правду. Впрочем, даже если и так, таинственному злодею, которого мальчик боится, все равно не пробраться в будущее.

Перед внутренним взором Шеви внезапно промелькнуло лицо Райли: широко раскрытые глаза, выпачканная сажей бровь.

Не божественная сила, так дьявольская.

Она вздрогнула. Может, мальчик и лгал, но сам он был уверен, что говорит правду.

Бэдфорд-сквер. Блумсбери. Лондон. 1898

Альберт Гаррик негромко мурлыкал себе под нос бесхитростную колыбельную. Когда-то он выучил ее, сиживая на коленях у ирландки, которая вынянчила едва ли не половину обитателей Олд-Найчола[7]. Если Гаррик и хранил в своей душе хоть одну непреложную истину, твердую и несгибаемую, как стальной стержень, то эта истина гласила: никогда-никогда он не вернется на Олд-Найчол, даже на час, даже спасаясь от свирепой облавы.

– Лучше висеть в петле, чем вернуться в эту выгребную яму, – клялся он себе сквозь стиснутые зубы.

Надо признать, в данном случае слова «выгребная яма» отнюдь не были преувеличением. Трущобы Олд-Найчола были отгорожены от других кварталов широкой сточной канавой. Великий пожар[8] пощадил их, но с тех пор это обиталище беднейших отбросов Лондона так ни разу и не подновлялось. Настоящая выгребная яма, иначе не скажешь. Грязная гниющая канава, где облезлые хибары перемежались кучами отбросов, и где самый воздух был пропитан едкой вонью заводской копоти и пронзительными воплями вечно голодных младенцев.

Ад на земле.

Альберт Гаррик продолжал мурлыкать. Слова будто сами собой всплывали из темных теней прошлого, и убийца негромко напевал их мягким приятным тенором:

Гаррик хмуро ухмыльнулся. Эта песенка напоминала о холере, что едва ли было подходящим сюжетом для колыбельной: вместо того чтобы убаюкивать, она только возбуждала детские страхи, и Гаррику редко удавалось заснуть под нее. Почти вся семья Гаррика – девять человек – полегла во время эпидемии. Болезнь непременно прибрала бы и его самого, если бы не сообразительный папаша, который однажды ночью в темном переулке перерезал горло уборщику из «Театра Адельфи» и явился утром затребовать его место. Конечно, уборщик был папашиным приятелем, но речь ведь шла о жизни и смерти, а Темза и так битком набита телами лучших друзей. Редкий прилив обходился без того, чтобы к побережью Баттерси не прибило очередной труп чьего-нибудь доброго приятеля.

Больше года отец и сын ночевали в потайной каморке позади гримерок Адельфи, покуда не смогли позволить себе перебраться подальше от Олд-Найчола.