Ученик архитектора - стр. 63

Город с нетерпением ждал возвращения победоносной армии. Еще на рассвете люди оставили свои дома и высыпали на улицы и площади, заполнив их подобно густому тягучему шурупу – так называют здесь сироп. На всем пути от Адрианопольских ворот до дворца люди стояли сплошной стеной, самые проворные залезали на деревья и устраивались на крышах домов. Жители Стамбула были одержимы одним желанием – приветствовать победителей. Весь город с его извилистыми улицами, величественными мечетями и пестрыми базарами оделся в праздничные наряды и расцвел улыбками.

– Солдаты идут! – заорал мальчишка, висевший на дереве у фонтана.

Его слова долетели до толпы и, многократно повторенные сотнями глоток, подобно волне устремились к центру. Через некоторое время эхо, завершив круг, донесло их до мальчишки, и тогда он закричал снова:

– Султан бросает людям монеты!

Ремесленники, чьи сердца переполняли радость и гордость, купцы, прятавшие под одеждой кошели с выручкой, торговцы жареной печенью, за которыми следовали по пятам стаи уличных кошек, суфисты, помнящие наизусть девяносто девять имен Бога, писцы, чью одежду усеивали чернильные пятна, нищие с чашками для подаяния, карманники, пальцы которых проворством не уступали белкам, изумленные путешественники, прибывшие из земли франков, венецианские шпионы с медоточивыми устами и фальшивыми улыбками – все эти люди пытались протиснуться поближе, дабы собственными глазами увидеть воинов-победителей.

Вскоре отборные отряды султанской кавалерии, в парадной форме, на украшенных гирляндами лошадях, были уже у ворот. Кавалькада двинулась по обсаженной акациями улице, лошади шли неспешным церемониальным шагом. За ними на чистокровном арабском жеребце ехал сам Сулейман Великолепный. Правитель был облачен в шелковый халат лазурного цвета, а тюрбан на нем был такой высокий, что пролетавшие мимо птицы испуганно шарахались в сторону.

Толпа дружно испустила восхищенный вздох, за которым последовали приветственные возгласы и молитвы. Лепестки роз, которые люди бросали с балконов и из окон, носились в воздухе.

Ряды закованных в доспехи солдат казались бесконечными; за всадниками двигались пешие воины, а затем – опять всадники. Но вот появился слон. Первоначально Джахан получил приказ сидеть у слона на шее, а хаудах предоставить командиру янычаров. Но стоило Чоте сделать несколько шагов, янычар-ага, белый как мел, потребовал, чтобы его спустили на землю. Хотя этому отважному человеку было не привыкать ко всякого рода тяготам и опасностям, однако качка, которой он подвергся на спине у слона, оказалась для него непереносимым испытанием. В результате честь ехать в шатре выпала Джахану. Глядя вниз, на ликующую толпу, он ощущал себя монархом, который возвращается на родину после долгого изгнания, и это было очень приятно. Впервые мальчик забыл о кровопролитном сражении, о грудах мертвых тел, о трупном запахе, которым, казалось, насквозь пропиталась его кожа.

Вскоре стало ясно, что белый слон находится в центре внимания толпы. Никто больше, кроме, разумеется, султана, не вызвал такого шквала восторженных криков. Люди смотрели на Чоту во все глаза, радостно махали ему, смеялись, хлопали в ладоши. Торговец тканями бросил слону гирлянду из лент, молодая цыганка послала ему воздушный поцелуй, уличный мальчишка едва не свалился с ветки дерева, пытаясь потрогать бивни диковинного зверя. Чота, которому столь горячий прием явно нравился, важно шествовал, помахивая хвостом из стороны в сторону. Джахан меж тем грезил наяву. Никогда прежде он не чувствовал себя столь важной персоной. Теперь он сам себе виделся чуть ли не центром мироздания, человеком, от которого зависит судьба города, если не всего мира. С пылающими щеками и горящими глазами он махал зевакам рукой, принимая все почести как заслуженные.