Ученица мертвой белки. Книга 1 - стр. 22

– Прошу… – слабый голос шелестом ветерка, случаем проскользнувшего через вентиляционную решетку, прозвучал сколь смело, столь же неуместно. Убийственные стрелы Тамары сменили ориентир, подарив полуживому Ежи спасительный глоток воздуха.

– Прошу… – повторил парень, спину которого вместе с нехитрыми узорами джинсовой ткани, Янка успела изучить вдоль и поперек, – не мучайте его! Дайте время, и он вспомнит!

Не ведающая устали училка, в два счета преодолев расстояние до другого ряда, с указкой наизготовку встала в угрожающей близости от Янки, та невольно подалась назад. Одежда Стрекозы издавала запах – премерзкий запах нафталина.

– Эмпатия, Мартин, это неплохо, – проскрипела Тамара, целясь в парня указкой, – но есть нюанс: помимо восприятия чужой боли жизненно важно научиться распознавать подходящее время и место для проявления сострадания. В противном случае ты играешь против себя самого. Я не собираюсь противиться твоему желанию принять на себя его боль. В путь!

Указка уперлась Мартину в подбородок, Янке уже мерещились на ее конце голубые отсветы пламени, готового вырваться на свободу. В этом Хогвартсе подземелья учителя не знали пощады. Парень поднял голову, мужественно встречая суровый взгляд Стрекозы.

– Рассказывай! Рассказывай вместо него! А ты, Ежи, вспоминай, да поскорее! Весьма вероятно, история Мартина станется быстротечной, – проговорила она, оценивая Мартина со всевозрастающим интересом.

– Палка… – беззвучно произнесли губы Мартина.

– Что-что? – Парень играл с огнем, с каждой секундой подогревая интерес властной наставницы. – Что ты бормочешь? Изволь выражаться внятно!

Конец указки вспыхнул синим.

– Палку… уберите… пожалуйста. Я помню. Я расскажу.

Только Янка, будучи близко, видела, каких усилий стоило парню выговорить слова. Его трясло от страха, и дрожь передавалась ей. Но он говорил, невзирая на близость пламени, и голос становился громче. Парень держался молодцом.

– Слушаю! – с интонацией конферансье возвестила Тамара. – Просим, просим! – и ко всеобщему облегчению отвела смертоносную указку.

Мартин поднялся из-за стола, прошел вперед, становясь лицом к аудитории. Он оказался довольно высоким и широкоплечим, несмотря на худобу. И снова Янке почудилось, что где-то ей уже случалось видеть это лицо с острыми чертами, не впервые смотрела она в эти светлые глаза.

– Это случилось летом на южной окраине в деревне Добра Опольского воеводства. Там я по обыкновению проводил лето, – неуверенно заговорил Мартин. Чтобы его расслышать, необходимо было напрягать слух. – Готовились к похоронам пана Гжегожа. Жил он на отшибе. Молчалив был пан, нелюдим. Сторонился людей, да и селяне обходили стороной его ветхую халупу с покосившимся забором. Мясником работал Гжегож. Но ходили слухи – рубил он не только скотину. Молва несла разное. Поговаривали, черную мессу отправляет, на погост дары мертвякам носит, в зарослях камыша с чертями дружбу водит.

При этих словах Мартина русский что-то буркнул, тут же ему прилетело указкой по плечу, и желание перебивать рассказчика пропало.

– Всякое болтали, – продолжал Мартин, от слова к слову становясь увереннее, – что с деревенских взять… И вот этот пан внезапно скончался, не успел состариться, а умер. От инсульта или вроде того. Был пан – и не стало. Хоронить некому, одинокий. Скинулись всей деревней на похороны.