Ученица мертвой белки. Книга 1 - стр. 14
Огни Варшавы радугой плясали по стеклу, время от времени подсвечивая лицо Эльжбеты – несуразная вертикальная морщина, пролегавшая по центру лба, стала заметно глубже, когда она вместо ответа задала вопрос:
– Позвольте узнать, с чего вы взяли, что она стала жертвой того самого субъекта, которого вы подозреваете?
«С этой дамой каши не сваришь», – подумал Роман, уже жалея о потерянном времени.
– Уверяю вас, это он! Все жертвы – из на редкость благополучных семей, и дело не в материальном достатке, отнюдь, всех жертв объединяло простое человеческое, если хотите, женское счастье: любящий муж, дети…
– Ну, знаете… – Эльжбета негодующе фыркнула.
– Простите, позвольте договорить! – череда возражений была предсказуема, и Роман решил до этого не доводить. – Дети! Именно дети! Дети каждой из жертв в День святого Сильвестра[2] получали бандероль – дорогую игрушку, конструктор или вроде того от неизвестного отправителя, предположительно – похитителя. Убийцу потому и прозвали Святым Николаем[3]. Дети Клары тоже получили подарок – этакую своеобразную визитную карточку преступника.
Эльжбету передернуло – так живо, натурально до жути перед глазами предстали сцены из рассказа амебоподобной Клары, и словно дрожь ее, Клары, рук передалась Эльжбете. Та крепче сжала руль. Детектив проявил достаточно терпения, пора было дать ему то, чего он с такой безукоризненно вежливой назойливостью выпрашивал. Тянуть бессмысленно. С видимой неохотой женщина заговорила, буквально цитируя всплывавшие в памяти слова постоялицы, будто вновь чиркнув зажигалкой, она подсвечивала из самого дна тлеющие пятнышки бесцветных глаз, и поток речи, безжизненной и монотонной, вверг Эльжбету в воды мертвой реки:
«Он шел за мной от самой больницы. Он не таился, не боялся обнаружить себя, будто был ни при чем, случайный прохожий, идущий по своим делам. Но его шаги за моей спиной шорохом опавшей листвы, ветром, секущим по волосам, выдавали его истинное намерение, настойчиво твердили, что он очень даже при чем. Но я, как нарочно, гнала дурное вон из головы. Варшава – большой город, полный людей, привычная дорога домой, где тепло и уют, привычка жить, целиком уверившись в незыблемости собственного благополучия, – все это не допускало мысли об угрозе, не допускало и доли вероятности лишиться всего в одночасье.
А он тем временем шел за мной по пятам скользящей походкой, минуя людный перекресток, к набережной Вислы. На подходе к тоннелю, ведущему в старый город, я забеспокоилась – вокруг ни души. Остановилась, осмелившись оглянуться – ничего, леденящая пустота, лишь сероватая дымка вечернего тумана сгущала воздух. Никого, и преследователя тоже… Я снова посмотрела вперед – огни тоннеля тепло мерцали, я решительно двинулась на обещанный свет. Напрасно… Стук каблуков о плитку, понятный и успокаивающий, не в состоянии скрыть от слуха навязчивое скольжение, ползущее на шаг позади. Поздно! Холодная влажная материя закрыла мне лицо, я непроизвольно вдохнула. Острый запах обжег грудь. Стены тоннеля расплывались перед глазами, я упала, лишившись чувств. Чьи-то руки поддержали меня, и отчетливой вспышкой исчезающего сознания открылась явь – страшнее тех участливых рук не было в моей жизни ничего.
Ужас – первое, что я ощутила, очнувшись на кушетке в полуподвальном помещении, где единственным источником света служило зарешеченное оконце под самым потолком. Разглядев за окном движение – чьи-то ноги в черной обуви промелькнули снаружи, – первой мыслью было позвать на помощь. Резво вскочив с места, я ринулась к окну, на ходу схватив оказавшийся под рукой пластмассовый табурет. Встав на него, я дотянулась до прутьев решетки и принялась всматриваться сквозь немытое стекло. Сердце тут же упало. Площадка голого асфальта – насколько хватало обзора, и никого кругом. Но вот черные ботинки снова прошаркали снаружи.