Учебник рисования. Том 2 - стр. 72
– Милая, милая Толстожопая Пучеглазка! Ну, улыбнитесь, пожалуйста!
– Хотите, мы тоже наденем красные колготки – и все станем толстожопыми пучеглазками?
У Розы Кранц перехватило дыхание, черты ее исказились. Кто спасет от кошмара? Кто остановит безобразную сцену? – вот что было написано на лице ее. Спасать Розу, однако, никто не собирался. Юные фурии совершали свой безумный танец вокруг нее, оскорбляя сразу все чувства культуролога – обоняние, слух, зрение и нравственное чувство, разумеется, также. Толстожопая Пучеглазка! Барышни выкрикивали это отвратительное прозвище так громко, что слова гудели под сводами дома, переходили с этажа на этаж.
И в тот момент, когда головокружение, раздражение и обида могли уже привести к тому, что Роза повалилась бы на мраморной лестнице без чувств, распахнулась дубовая дверь квартиры в бельэтаже, и Луговой барственным жестом пригласил Розу Кранц вглубь квартиры.
– Заходите, Розочка, посумерничайте со стариком. Вы одна или с подругами? – Иван Михайлович раскланялся с Беллой Левкоевой и Лавандой Балабос. – Три грации! Хорошо, что я стар для роли Париса и не должен делать выбор – растерялся бы! Проходите.
И Роза устремилась в спасительные апартаменты Однорукого Двурушника.
– Я тоже зван к реформатору на новоселье, да вот ленюсь. Пусть молодежь веселится. Усаживайтесь, – сказал Луговой. – Расскажите старику, куда страна катится.
– Под откос! – воскликнула Роза Кранц. Она находилась под впечатлением сцены на лестнице. – Если такие распущенные девицы получают от общества все блага, а подлинным интеллигентам приходится сносить их вульгарные выходки, то какой оценки заслуживает общество? Под откос страна катится, безусловно.
– Не драматизируйте, Розочка, – сказал Луговой. – Отнеситесь к этой сцене, как и следует интеллектуалу, философски. Что с них требовать? Рассудите: у каждого класса свои недостатки. Раньше в квартире Левкоевых проживал пролетарий Спиридонов – он матерился, ходил по лестницам пьяный, засыпал в лифте, песни орал. Он бы вам тоже не понравился. В России приходится выбирать между двумя формами хамства – пролетарской и купеческой. Выбор, как видите, невелик.
– А вы, – спросила Роза Кранц, – какое хамство предпочитаете?
– То, которое становится нормой отношений. Поскольку я представляю чиновничество, мне нравится порядок, а хамство, как и любое отклонение от нормы, я не поощряю. Однако смотрю на вещи объективно: перемены в обществе провоцируют падение нравов. Откройте газеты: журналисты хамят читателям. В музей сходите: художники хамят зрителям. Иной раз подумаешь: это нестерпимо. По рукам надо дать этому журналисту! Запретить это искусство! Но раз все терпят хамство – значит, оно стало нормой.
– Терпят, – сказала Роза Кранц, – потому что не обучены культуре отношений. Вы как начальник должны хорошие манеры новому классу преподавать.
– Институт красной профессуры? Был такой учрежден после Октябрьской революции – для слесарей. Хотите знать мнение старика? Война и тюрьма – вот что учит в России. А в мирное время хорошей замены этому нет. Не поможет мое вмешательство этим дамам. Их школа – салон красоты, журнал мод, картинная галерея. Кто создает всю эту продукцию – разве я? Их воспитали вы, Розочка, и ваши друзья. Другой школы не было.