Учебник рисования - стр. 30
– Да, – ответил Струев, – так и есть.
– Рада, что наши взгляды совпали. Вопрос в том, какое искусство придет на смену картине? Парадов не оформляете, а что вы тогда оформляете?
– Семен – певец свободы, – сказала Алина Багратион.
– Нет ничего тяжелее свободы, – вздохнула старуха. – Рабам платят, а за свободу приходится платить самому. В годы нашей юности мы имели ясные представления на этот счет. Любопытно, как рассуждают сегодня. Вы за что-нибудь расплачиваетесь? Или – сами денежки получать любите?
Струев хотел пошутить, но шутка не шла на ум. Хотел сказать, что если он расплачивается в ресторанах, то за искусство пусть платят повара, но реплика показалась ему глупой.
– Не знаете, что сказать, – промолвила старуха, – и неудивительно. Теперь не принято знать. И парады оформлять не принято. Парады должны сметать остатки старого строя. Безжалостно, твердо. Вы умеете так?
– Режим решил уйти сам, – сказал Струев, – остается посмотреть, как он уходит.
– Какой режим? – спросила старуха подозрительно. – Я не согласна ни на какой режим. Вы доктор или художник? Не потерплю врачей. Я предупреждала: если мне захотят навязать режим, я не сдамся. Запомните это.
– Я имею в виду прошлое. Прошлое уходит само.
– Прошлое не уходит само. Его убивают и хоронят – ради блага живых. Так однажды убили меня и мое поколение. Впрочем, я не до конца умерла. Здесь, – она тронула плоскую грудь под бантом, – здесь я давно мертва. Но голова моя жива и мысли ясны. Я должна прожить ровно столько, чтобы сделать свои мысли достоянием многих. Иногда я делюсь взглядами с Иваном Михайловичем. Извлекает ли уроки?
– Уверена, что да, – вздохнула Алина.
– Я вздремну, Алина, а к обеду выйду вам помогать. Мы приготовим Ивану Михайловичу настоящий латиноамериканский обед, во вкусе Фиделя. Только партизаны знают настоящие рецепты. Вам скажут в Париже, что они знают, как готовить. Не верьте: только партизанская кухня имеет вкус. Остальное – трава для скотов. Я помню несколько ошеломляющих рецептов.
Старуха поправила бант на плоской груди, двинулась прочь из кухни. На пороге она царственно повернулась и низким голосом добавила:
– Мыши веселятся, когда кошка ложится спать. Но веселятся недолго.
И, произнеся эту странную реплику, вышла, тяжело и медленно двигая сухими ногами.
– Она сумасшедшая? – спросил Струев.
– Просто привидение. Не верите? Тогда скорее выгляните в коридор, я вас прошу, – там никого уже нет. Она растворилась.
– Верно, я утром встретил старуху, а потом она растаяла в воздухе.
– Иногда она растворяется прямо в комнате. Была – и нету.
– А появляется она, – сказал Струев, – я полагаю, в полнолуние.
– Появляется всегда неожиданно, надо ждать всякую минуту. Обыкновенное домашнее привидение, но мирового значения, знаете ли. Мы держим у себя призрак ушедшей эпохи. Бродил призрак коммунизма по Европе, а на старости лет поселился у Ивана Михайловича Лугового. Вы боитесь привидений?
– Гостей пугаете? – спросил Струев.
– Иван Михайлович любит гостей дразнить. Немецкого посла, фон Шмальца, она до полусмерти напугала рассказами про Эрнста Тельмана. Рот фронт, говорит, Ганс! Ох, а что было с отцом Николаем! – и Алина засмеялась, качая грудями. – Марианна Карловна сказала ему, что Бога нет, назвала его зажравшимся лицемером и пообещала отправить на Соловки. Лопату тебе в руки, попик! Батюшка чуть не подавился бараньей лопаткой. Весь аппетит пропал.