Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - стр. 76

. Еще в 1912 г. было принято решение о том, что за две недели до планируемого визита «высочайших особ в место предстоящего посещения весь отряд (то есть филерский. – А. О.) или же большая его часть должна выехать в это место и поступить в распоряжение начальника местного разыскного органа» с целью изучения положения дел и установления контроля над предполагаемыми маршрутами^>12.

Разумеется, невозможно было даже сравнить сложности работы охраны в мирное время на своей территории и в военное – на оккупированной. В дело пыталась вмешаться и Александра Федоровна, удивленная изменением первоначального графика поездок своего мужа (в Брянск он приехал уже после Львова, 20 апреля (3 мая) 1915 г.)^>13. Николаю Николаевичу она не доверяла, а посещение Галиции считала преждевременным. Уже на следующий день, 6 (19) апреля, она уговаривала императора отказаться от этого плана, между прочим, ссылаясь на мнение Г. Распутина. В худшем случае она просила мужа оставить Верховного в Ставке и ехать одному. Однако все эти уговоры были безрезультатными, и уже 9 (22) апреля она сообщила, что «друг», то есть Г. Распутин, благословил поездку^>14. Впрочем, император отправился в Галицию уже вечером 8 (21) апреля, после совещания в Ставке, в котором кроме него и великого князя участвовали А. В. Кривошеин и Н. Н. Янушкевич^>15. Последний в это время смотрел на ближайшие перспективы трагично.

«Если бы теперь могли сразу «хлынуть» новобранцы и прибыть в армию лишних 12 парков, – писал начальник штаба Ставки В. А. Сухомлинову в марте 1915 г., – то сразу инициатива была вырвана у немцев. А сейчас это недостижимо, и на сердце прямо тяжко. Мне так по ночам и чудится чей-то голос: «продал, прозевал, проспал»^>16. События показали, что позиция противников поездки была более верной, а воля великого князя – более

сильной. Положение на Юго-Западном фронте в апреле 1915 г., когда состоялась эта поездка, было весьма тяжелым. «Калейдоскоп впечатлений и чудная радостная весенняя погода не способствовали сосредоточению внимания на серьезных предметах, – отмечал генерал Ю. Н. Данилов, – и на внимательном изучении создавшегося положения. Все показанное говорило за движение вперед и только вперед, без сомнений и оглядки»^>17. Возможно, что так считали не все, но никто не протестовал.

«Я находил эту поездку хуже, чем несвоевременной, прямо глупой, – вспоминал А. А. Брусилов, – и нельзя не поставить ее в вину бывшему тогда Верховному главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу… Я относился к ней совершенно отрицательно по следующим причинам: всем хорошо известно, что подобные поездки царя отнимали внимание не только начальствующих лиц, но и частей войск от боевых действий; во-вторых, это вносило некоторый сумбур в нашу боевую работу; в-третьих, Галиция нами была завоевана, но мы ее еще отнюдь не закрепили за собой, а неизбежные речи по поводу этого приезда царя, депутации от населения и ответные речи самого царя давали нашей политике в Галиции то направление, которое могло быть уместно лишь в том крае, которым мы овладели бы окончательно. А тут совершалась поездка с известными тенденциями накануне удара, который готовился нашим противником, без всякой помехи с нашей стороны, в течение двух месяцев. Кроме того, я считал лично Николая II человеком чрезвычайно незадачливым, которого преследовали неудачи в течение всего его царствования, к чему бы он ни приложил своей руки. У меня было как бы предчувствие, что эта поездка предвещает нам тяжелую катастрофу»