Уборщица. История матери-одиночки, вырвавшейся из нищеты - стр. 8

Мы смотрели друг на друга в каком-то ступоре.

– У меня нет денег. Мне нечем платить.

Конечно, мне стоило бы угостить их ланчем, раз уж они приехали и помогли мне с вещами, но они, вроде как, считались моими родителями. Мне захотелось им напомнить, что они только что перевезли меня из приюта для бездомных, но я не стала – вместо этого я с умоляющими глазами повернулась к маме.

– За пиво я могу заплатить своей кредиткой, – предложила она.

– У меня на счету всего десять долларов, – сказала я. В горле у меня разрастался ком.

– Бургер стоил дороже, – отрезал Уильям.

Он был прав. Бургер стоил 10 долларов 59 центов. Я заказала еду, заплатив за которую, осталась бы с двадцатью восемью центами на карте. Мне стало ужасно стыдно. Ощущение торжества, с которым я жила весь этот день, когда покинула приют, растаяло как дым. Я не могла себе позволить чертов бургер!

Я посмотрела на маму, на Уильяма, потом извинилась и пошла в туалет. Нет, мне не хотелось писать. Мне хотелось плакать.

Я взглянула на свое отражение в зеркале: тощая, как скелет, в футболке детского размера и джинсах в обтяжку, которые я подвернула на щиколотках, чтобы не было видно, что они мне коротки. Я была этой женщиной в зеркале – выбивавшейся из сил на работе, но все равно без денег, женщиной, не способной заплатить за обед. Часто я уставала так, что не могла есть, и много раз, сидя за столом, просто смотрела, как Мия подносит ложку ко рту, благодаря Бога за то, что она не останется голодной. Я выглядела иссохшей, жилистой, и все, что мне оставалось, – рыдать в туалете.

Много лет назад, когда я размышляла о своем будущем, бедность казалась мне немыслимой, совершенно чуждой моей реальности. Я никогда не думала, что дойду до такого. Но теперь, после разрыва с Джейми и рождения ребенка, моя реальность стала именно такой, и я не знала, как выбраться из нее.

Когда я вернулась, Уильям по-прежнему сидел с раздутыми ноздрями, как миниатюрный дракон. Мама, наклонившись к нему, что-то шептала, а он неодобрительно качал головой.

– Я могу заплатить десять долларов, – сказала я, садясь за стол.

– Хорошо, – согласилась мама.

Я не ожидала, что она примет мое предложение. До зарплаты было еще далеко. Я покопалась в сумочке и достала кредитку. Подписав чек, я поднялась и сунула карточку в задний карман джинсов, на ходу обняла маму на прощание и пошла к выходу. Стоило мне отойти на пару шагов, как Уильям воскликнул:

– Это же надо, так нами распоряжаться!

На Рождество 1983 года родители подарили мне «Куклу из капусты». Мама несколько часов простояла в очереди в игрушечный магазин перед открытием. Управляющие магазина удерживали покупателей бейсбольными битами, чтобы толпа не снесла прилавки. Мама растолкала локтями других людей, как в регби, и схватила с полки последнюю коробку, на которую уже нацелилась какая-то женщина. По крайней мере, так она мне сказала. Я слушала с широко распахнутыми глазами, в восторге от того, что она билась за меня. Моя мама, мой герой. Чемпионка. Дарительница самой желанной куклы в мире.

Рождественским утром «Кукла из капусты» сидела у меня на коленях. У нее были короткие кудрявые светлые волосы и зеленые глаза. Я встала перед мамой, подняла правую руку и произнесла торжественную клятву: «Я познакомилась со своей «Куклой из капусты» и знаю, как с ней обращаться, поэтому обещаю, что стану хорошей мамой для Анжелики Мари». Потом я подписала бумаги об удочерении – отличительный атрибут «Куклы из капусты». Она должна была пропагандировать семейные ценности и приучать детей к ответственности. Когда я получила свидетельство о рождении своей куклы с моим именем, напечатанным на нем, мама заключила нас с Анжеликой, которую я по этому случаю тщательно умыла и принарядила, в восторженные объятия.